Грех и чувствительность

Теперь была его очередь высказаться начистоту. Маркиз обернулся, но спина Элинор уже исчезла в доме, будто почувствовав ту опасность, которая может ей грозить, Стэнтон бросил на Валентина один взгляд и закрыл парадную дверь.

Отлично.

— Ты не права! — заорал он во весь голос, не обращая внимания на то, что грум и кучер настороженно смотрят на него.

Вероятно, отправиться домой пешком было хорошей идеей. Для всех заинтересованных лиц будет лучше, если он немного успокоится перед тем, как достигнет знакомой порочной атмосферы собственного дома. Маркиз зашагал вниз по улице, радуясь, что ему придется идти почти две мили. Он использует каждый фут этого расстояния.

Добрую половину мили он просто сыпал проклятиями. Итак, Элинор испытывает к нему отвращение. А он просто использовал ее для небольшого развлечения, с волнением и удовольствием, и сейчас, когда ситуация стала слишком сложной, настало время положить этому конец. Тем лучше!

Но он не был обманщиком. Валентин не лгал ей о своем участии, даже если он и позабыл рассказать ей, почему он неожиданно стал ходить за ней тенью. В настоящий момент Деверилл не хотел признавать это, но он наслаждался ее компанией. Маркизу нравилось разговаривать с ней и пытаться выяснить, как работает ее разум. Элинор Гриффин была одной из немногих знакомых ему женщин, у которых, казалось, были и другие желания в жизни, кроме того, чтобы устроиться как можно комфортнее.

А сейчас он чувствовал себя так, словно она ударила его в зубы. Что бы она не планировала делать дальше, Мельбурн никогда не делает одной и той же ошибки дважды. Он сказал, что ее восстание окончено, значит, он имел в виду именно это. Герцог, вероятно, благодарит свою счастливую судьбу, за то, что Джон Трейси появился в Лондоне. Несомненно, даже Элинор не станет возражать против брака с героем войны. Ад и все дьяволы, без сомнения, он будет давать ей столько приключений, сколько она захочет — каждую ночь в их уютной маленькой супружеской постели.

— Черт побери, — прорычал он.

— Деверилл! — позвал его знакомый голос.

Маркиз повернул голову в сторону дороги, когда рядом с ним остановилось ландо.

— Хеннинг, — проворчал он, кивнув, и продолжил путь.

— Какая-то дама выставила тебя на улицу, когда ее муж вернулся домой? — со смешком продолжал полный молодой человек, сделав своему кучеру знак ехать рядом с маркизом. — Позволь мне подвезти тебя.

— Благодарю тебя, но нет. Я пройдусь.

— Но…

— Я сейчас не в настроении общаться, Фрэнсис, — прервал знакомого Валентин, остатки его терпения рушились на глазах. — Доброго дня.

Хеннинг дружелюбно кивнул.

— Тогда я оставляю тебя в покое. Я видел много джентльменов с таким выражением на лице. Кучер?

Валентин остановился.

— С каким выражением? — резко спросил он.

— Выражением, которое означает, что какая-то девица вскружила им голову. Даже я сам один или два раза ощущал это. Не говоря уже…

— Никакая девица не вскружила мне голову, — прорычал маркиз. Черт, черт побери! Люцифер сейчас, должно быть, просто воет от смеха. Даже у тупоголового Хеннинга есть для него совет. — Это я кружу им головы.

— Тебе не нужно рассказывать мне об этом, — ответил Фрэнсис Хеннинг, добродушное выражение его лица слегка изменилось. — Я видел результаты. Хорошо еще, что ты разбиваешь сердца только замужних леди.

— Почему это?

— Потому что им уже слишком поздно носить по тебе траур и становиться старыми девами в твою честь.

Деверилл сомневался, что хоть кто-либо из его завоеваний когда-либо задумывался о чем-то подобном. Они переносили свое внимание на следующее завоевание — или завоевателя — точно так же, как это делал он. Точно так же…

— Отлично. — Валентин показным жестом достал карманные часы. — У меня назначена встреча. Извини.

Кивнув, Френсис снова махнул своему кучеру, оставив Валентина стоять посреди тротуара. Из всех людей, которые могли бы сказать что-то стоящее внимания, маркиз считал Фрэнсиса Хеннинга наименее вероятным кандидатом. И все же искривленная логика недоумка почти повторяла то, что ранее ему прокричала Элинор.

Но все это не имело смысла. Она должна ошибаться. Что бы она ни говорила, ни одна девица никогда не использовала его. Мысль о том, что Элинор утверждала, что она проделала это с ним — просто использовала его для того, чтобы получить свое приключение — была смехотворной. И приводила его в бешенство.

Он не был каким-то там племенным быком, которого коровы находят, когда никого лучшего нет поблизости, а затем отправляют обратно на пастбище, когда закончат с ним. Все происходит совсем наоборот. Все это знали. Он это знал.

От Элинор Гриффин было слишком много неприятностей. Другие женщины называли его бесчувственным или жестоким, но они никогда не называли его никчемным. И услышать от нее обвинение в этом было более… раздражающим, чем он мог когда-либо ожидать.