Грехи и подвиги

– Знаете, бедуины обожают таскать на головах платки. А среди этих разбойников как раз было двое бедуинов. И у одного вместо обычного шнура платок был подхвачен этой вот золотой пустяковиной. Я сперва снял ее мечом с его подлой башки, а потом снял и саму башку, но обруч остался чистеньким. Думал, ведь и девать-то мне его некуда. А сейчас вижу, что он очень подойдет к вашим волосам, леди Элеонора. Если только вы не сочтете это дерзостью с моей стороны.

– Отчего же? – она взяла украшение и подняла вверх, любуясь игрой солнца в алых камнях. – Вас не было на турнире, мессир – понятное дело, вы боялись перекалечить наших рыцарей. А я, признаюсь по совести, ждала, что вы завоюете какую-нибудь награду и подарите своей королеве. Но теперь вы оправдались. Благодарю!

Элеонора надела обруч и только после этого небрежно поправила свое покрывало.

– Я рад, что угодил вам! – Седрик поклонился, и впервые Эдгар заметил в его громоздкой фигуре, в его всегда таких твердых и точных движениях некое изящество, будто вся лишняя тяжесть вдруг слетела с него в это мгновение. – Однако, надобно ехать. Боюсь, я слишком сильно скрутил сарацина – не хочу, чтобы он умер, не доехав до лагеря.

Прыжок в седло, и вот уже пыль, заклубившись, осела там, где проскакал Седой Волк на своем огромном коне.

– Видите, кому-то еще могу нравиться и я! – задумчиво произнесла королева, трогая пальцем подарок рыцаря. – И самое смешное, что мне это до сих пор приятно. Мы, женщины, неисправимы, мессир! Подумайте, прежде чем навсегда связать себя с женщиной.

– Вы нравитесь, по крайней мере, еще одному мужчине, которого я хорошо знаю, – улыбаясь, заметил Эдгар. – Если только возможно называть его мужчиной.

– Это вы о ком? – с живостью осведомилась королева.

– О моем оруженосце Ксавье, которого вы, ваше величество, услали на Кипр. Он влюблен в вас и почти этого не скрывает!

Элеонора расхохоталась.

– О, вот тут вы правы, Эдгар. Называть маленького Ксавье мужчиной едва ли возможно. Но я все равно рада, что он меня любит.

Часть пятая

Пораэжение Саладина

Глава 1. Кровь правоверных

В синем бархате ночного неба, сплошь исколотого звездами, пронесся и пропал огненный след. Потом второй, потом еще… Некоторые верят, что звезды падают, когда души людей уносятся, покинув плоть, в иной мир. Отчего же тогда их так мало? Весь небосвод должен быть в этих огненных искрах!

«По крайней мере, сегодня!» – подумал султан и отошел от окна.

Его громадная армия стояла лагерем у подножия Рожковых гор, в пяти переходах от Птолемиады. Здесь находилось большое селение, в котором сто лет назад, до прихода крестоносцев, жили мирные ремесленники. И при крестоносцах они остались здесь жить, но рядом выросло еще одно, почти такое же селение – уже христианское, где тоже укоренились ремесла – жители разводили лен и занимались ткачеством, а также научились у соседей-магометан делать цветную эмаль и украшать ею всевозможные глиняные поделки.

Когда султан со своим войском пришел в эти места, христиане исчезли. Большинство из них не успели уйти – частью их перебили, частью угнали на невольничьи рынки Дамаска. Но странно – вскоре стали исчезать и жители соседнего селения – правоверные магометане. Они уходили сами, собирая нехитрый скарб и навьючивая его кто на ослов, кто на лошадей, у кого что было. То ли их напугали несколько больших сражений, которые произошли, правда, не здесь, а на близлежащей Акрской равнине, но заставили думать, что война подошла очень близко, и это может стать опасным. То ли воины, занявшие все окрестности, слишком донимали собратьев по вере, изымая все, что было у тех съестного и мало-мальски ценного. Так или иначе, за год селение опустело.

Салех-ад-Дин поселился в доме муллы, который, пожалуй, один не ушел из селения. Вернее, ушел, но не так: он умер вскоре после прихода сюда армии. Его старуха-мать осталась жить в низкой глинобитной хижине, прилепленной к дому, и каждое утро ее заунывный голос прерывал вой шакалов в горных ущельях – она молилась, одновременно оплакивая всех своих умерших близких. Мулла и муэдзин, сопровождавшие армию султана, злились на старуху: приходила пора утреннего намаза, а их призывы к правоверным заглушали эти старушечьи стенания. Приходилось посылать к ней кого-то из воинов, чтоб настойчиво попросить замолчать.

В опустевших домах жили мамелюки султана, его свита, наиболее отличившиеся в битвах воины. Часть построек отвели для раненых, в некоторых хранили оружие и продовольствие. Вместить всю армию, даже десятую ее часть, оба селения не могли, и воины в основном ютились в палатках, густо окруживших каменные и глинобитные домишки. Обычно вечерами почти перед каждой палаткой зажигались костры, с разных сторон доносились звуки песен, где-то заводила плач зурна [48].