Грехи и подвиги

Ричард в это время только что задремал. Рядом с ним находились лишь две женщины. Юная королева Беренгария пристроилась возле его постели прямо на ковре и нежно положила голову на плечо мужа. Ее черные, как уголь, волосы широким плащом укрывали могучую грудь короля. Элеонора сидела в кресле, возле небольшого стола и читала, доказывая тем самым, что по-прежнему обладает хорошим зрением: на столе горела лишь одна свеча в маленьком бронзовом подсвечнике.

Когда из-за полога послышались возмущенные вопли стражи и в шатер вошел старый рыцарь, Беренгария тихо ахнула, а Элеонора быстро обернулась к вошедшему и едва не вскочила с кресла, но удержалась.

– Что это такое?! Что это значит, сир Седрик? Как вы посмели?…

Седой Волк, увидав бледное, влажное от пота лицо Ричарда и испуганно расширенные глаза Беренгарии, слегка смутился и заговорил почти шепотом:

– Право, я не хотел бы быть грубым, ваши величества! Однако есть одно важное дело, которое нужно довести до ушей короля. Мне сказали, что он сильно захворал, да я и сам это уже вижу. Вот и думаю теперь, возможно ли его разбудить ради того, чтобы он услыхал нечто важное, чего завтра может уже не услышать?

– О чем вы, мессир? – так же тихо спросила Элеонора.

Седрик коротко рассказал об узнике-монахе, которого он и молодые французские рыцари нашли в темнице под Проклятой башней и о его желании увидеть английского короля и рассказать нечто важное.

– Может, это его бредовые видения, но очень может быть, что и нет! Ведь он единственный выжил в этом страшном склепе, да еще в последнее время жил без пищи и почти без воды. Не зря же Господь дал бедняге силы, и возможно, ему действительно явилось некое откровение. А жизнь его висит на волоске, это и наш лекарь подтвердил, так что если ждать, скажем, до вечера, либо до утра, пока король проснется, то может оказаться поздно!

Элеонора Аквитанская раздумывала всего несколько мгновений. Она подошла к постели сына, слегка отстранила Беренгарию и осторожно положила руку на плечо спящего:

– Ричард! Проснись!

Король открыл глаза и обвел шатер стремительным взглядом.

– Ба-а-а! Наш герой явился! Сокрушитель вражеских башен и колебатель крепостных стен! Не иначе как вы пришли за заслуженной наградой, мессир, а?

– Он пришел не за этим, – возразила Элеонора. – Ради этого ни он, ни тем более я не стали бы тебя будить. Послушай.

И Ричард Львиное Сердце услыхал только что поведанную Седриком историю, на этот раз из уст своей матери.

При всей кажущейся резкости и беспечности, король был на самом деле человеком, вовсе не чуждым мистического настроения. И хотя он далеко не всегда усердствовал в молитве, его вера была глубокой и искренней. Поэтому сообщения Седого Волка он воспринял более чем серьезно.

– Вы говорите, монах совсем слаб и истощен? – произнес король, нахмурив брови и привставая на постели. – Так не добьет ли его лишнее напряжение? Может быть, ему лучше будет поспать, а уже потом говорить со мной?

– Он может не проснуться, ваше величество, – сказал Седрик.

– Ну что же… Тогда, Беренгария, подай-ка мне одежду. Я, пожалуй, сяду в кресло, не то представьте, каково будет зрелище: умирающего монаха приносят к немощному королю, и они беседуют, лежа друг против друга! Нет уж! Ступайте, ступайте за этим бедным страдальцем, мессир, а я пока приведу себя в пристойный вид.

Вскоре носилки, на которых заботливо укутанный плащами рыцарей лежал монах Григорий, внесли в шатер английского короля.

Ричарда поразило истощенное, высохшее лицо недавнего узника, но еще сильнее он изумился живому блеску его темных глаз и неожиданной твердости его голоса. Луи и Эдгар, на попечении которых Седрик оставил Григория, напоили его подогретым вином, и к монаху отчасти вернулись силы. Увидав короля, он даже попробовал привстать с носилок, однако смог лишь немного приподнять голову.

– Ричард Львиное Сердце! Ведь так зовут тебя люди? – спросил он.

– Да, такое у меня прозвище, – отвечал король, не без трепета глядя в пылающие глаза монаха. – Надеюсь, до сих пор я его не опозорил.

– В подземелье, куда меня заключили вместе с рыцарями-госпитальерами, – продолжал Григорий, – у меня было много времени для молитвы. Я молился все время, все эти бесконечные дни и месяцы. Здесь мне сказали, что я провел в заточении четыре года. Я молился обо всех и более всего о Святой земле, которая сейчас залита кровью. И мне было явлено откровение. Ангел Божий снизошел в темницу и говорил со мной, недостойным. Он говорил мне о многих деяниях и о многих людях. Он сказал, что я буду освобожден из узилища, что меня освободят франки, меж которых будет один англичанин, и что мне надлежит увидеть короля Англии.

Григорий закашлялся, по его телу прошла дрожь. Королева Беренгария, которая смотрела на бывшего узника, не в силах сдерживать слезы, подбежала и поднесла к его губам чашку с водой. Монах взглядом поблагодарил молодую женщину, глотнул и прошептал: