Грехи и подвиги

Вдруг на ум Эдгару пришла неожиданная мысль: а что если посоветоваться с королевой Элеонорой? Рассказать ей все и спросить, возможно ли ему теперь просить Ричарда Львиное Сердце посвятить его в рыцари? Уж она-то не выдаст, почему-то юноша был в этом совершенно убежден. А в самом деле – пойти прямо сейчас и поговорить! Скорее всего, королева не на пиру, либо уже ушла оттуда – вряд ли ей приятно, когда кругом столько пьяных.

Шатер Элеоноры Аквитанской располагался в стороне от шатров ее сына и молодой королевы. Охраны возле него не было – воины стояли лишь по углам небольшой площадки, где разместились походные жилища царственных особ и палатки их слуг.

Эдгар подошел к шатру сзади. Вовсе не потому, что прятался от стражи – просто так было скорее. Кто-то из воинов видел его, но, узнав, лишь приветственно помахал рукой – героев, с риском для жизни сделавших подкоп под Проклятую башню, знали теперь почти все.

Молодой человек уже собирался, обогнув шатер, войти в него, как вдруг до него долетел взволнованный женский голос. Вернее, не голос, нет, женщина шептала, захлебываясь словами и, возможно, слезами. И это была не Элеонора!

– Напрасно! Напрасно вы меня утешаете, ваше величество! Сир Эдгар никогда меня не полюбит, никогда!

Молодой человек замер, даже отшатнулся, словно кто-то резко толкнул его в грудь. Женщина говорила о нем! Но кто это был?! Поздним вечером, почти ночью, здесь, в шатре королевы-матери… Сдавленный полушепот не позволял узнать голос, было лишь понятно, что это – молодая женщина.

Меж тем послышался голос Элеоноры. Вернее, сперва она коротко засмеялась, потом проговорила:

– Девочка моя! Какой же ты хочешь любви, появившись перед ним в таком виде? Не думаешь ведь ты о нем дурно?

– Нет, нет! – отвечал дрожащий шепот. – Но у меня просто не было другого выхода. Да если бы и был! Между нами пропасть, бездна… Он не станет и думать обо мне!

В голове, в душе, в мыслях Эдгара все смешалось и спуталось. Одна лишь мысль, обжигающая и пугающая была ясной: Беренгария?! Она?! Это она говорит с королевой?! И говорит о том, что… его любит?! Да нет, нет, такое невозможно! Но кто же это может быть еще? В лагере, если не считать пленных мусульманок, всего шесть женщин: принцесса Алиса, которая любит его друга Луи, ее служанка Эмма, которая ни разу не видела Эдгара (даже ее имя он узнал от Луи), королева Элеонора, почтенная Клотильда Ремо, служанка Беренгарии, но та говорит по-французски с каким-то смешным акцентом, и… и сама Беренгария!

«Она сказала, что между нами – бездна! Да – королева и простой рыцарь… Рыцарь? Ха-ха-ха! Знала бы она правду! Какая там бездна! Между нами – ад! Но отчего Элеонора упрекнула ее? В каком таком виде явилась она передо мной? А-а-а! Ее задранные юбки и стертые о седло бедра… Да, по мнению знатной дамы, это позор – так показаться рыцарю! Но мне-то только в радость было увидать ее красоту!»

Эдгар поймал себя на том, что кружась в вихре этих сумасшедших мыслей, он на самом дне сознания все же оценивает происходящее трезво и понимает, что, скорее всего, находится во власти какого-то дьявольского наваждения. Не может королева, преданная и пылкая жена Ричарда Львиное Сердце, питать тайную любовь к безвестному рыцарю, который даже близко не равен ее герою! Однако разговор в шатре продолжался, и Элеонора ответила своей собеседнице жестко и печально:

– Нет, девочка, ты не права. Бездна это совсем, совсем другое. Обычно бездна бывает, когда мужчина и женщина равны по положению. А невозможность это только смерть! Когда любимый умирает, быть вместе становится невозможно. У меня это было.

– Я знаю. Я слышала, что вы любили, и вашего возлюбленного…

– Да-да! Но это было пятьдесят лет назад. Стоит ли вспоминать? Речь ведь не обо мне, а о тебе. Ты хочешь любви Эдгара, но ничего не делаешь ради того, чтобы ее завоевать.

– Но у меня же нет никакой надежды.

Кажется, она заплакала. Ее голос совсем угас, зато очень твердо прозвучал голос Элеоноры:

– Сколько же раз повторять: невозможно, когда человек мертв! А вы оба живы. Живы, глупышка! И я бы хотела тебе помочь.

Тут вдруг Эдгара резанула новая мысль, столь очевидная, что было невероятно, как она не пришла ему в голову раньше: «Боже Праведный! Но она же мать Ричарда! И она хочет помочь Беренгарии ему изменить?! Или правду говорят, что она колдунья и у нее какие-то свои дьявольские замыслы?…»