Грехи отцов. Том 1

Кровать была не убрана, из раскрытой сумочки Терезы высыпалась всякая мелочь, купленная в дюжине дешевых магазинчиков, чулки валялись на полу, одежда была в беспорядке разбросана по стульям. На куче грязного белья дремал еще один кот. Под плакатом Ленина на каминной полке лежала груда левацкой литературы, и мне пришло в голову, что Тереза собирается воплотить в искусстве свой нечаянный интерес к коммунизму. Сегодня только проамериканское направление в искусстве имело будущее, и если Тереза собирается жить, хорошо себя ощущать и регулярно выставляться в Нью-Йорке, то на смену Ленину должен прийти Кларк Гейбл в костюме Ретта Батлера, героя романа «Унесенные ветром». Это произведение было столь же проникнуто американским духом, как и яблочный пирог.

Кот лениво открыл свои желтые глаза и уставился на меня с кучи грязного белья. Я отхлебнул виски и ответил ему пристальным взглядом. Он закрыл глаза только тогда, когда из ванной появилась Тереза, закутанная в отвратительное полосатое полотенце. Она плюхнулась на мятые простыни позади меня и роскошным движением сбросила полотенце.

Я поставил стакан, сбросил с себя одежду и овладел ею.

Кот с любопытством наблюдал за нами ясными желтыми глазами.

— Налить тебе еще? — спросила Тереза, когда все кончилось.

— Нет, спасибо.

Мы лежали, прижавшись друг к другу, и я испытывал почти те же ощущения, что недавно в переполненном городском автобусе, окруженный оборванцами, в непосредственной близости от другой человеческой жизни, но полностью изолированный, совершенно одинокий.

— Поговорим о чем-нибудь?

— Не хочется.

Я вдруг вспомнил свою первую жену Вивьен, которая объясняла, как это неприятно и оскорбительно, когда у мужчины отсутствуют самые элементарные понятия о хороших манерах. Я бы не удивился, если в одно прекрасное утро обнаружил бы, что Тереза разорвала наше соглашение и заключила его с кем-нибудь другим.

— Извини, — я поцеловал ее в губы и нежно погладил грудь. — Я понимаю, что веду себя ужасно, но сегодня был тяжелый день.

Она поцеловала меня в ответ, слегка пожала руку и вылезла из постели.

— Давай что-нибудь съедим. Я целый день ничего не ела и ужасно проголодалась. Я приготовлю тебе что-нибудь вкусненькое. Чего ты хочешь?

— Гамбургер.

Больше всего я ценил в Терезе то, что она никогда не приставала ко мне с глупыми вопросами. Она только спрашивала, чего я хочу, и затем пыталась выполнить мое желание. Я был уверен, что нравлюсь ей, однако был не настолько глуп, чтобы принимать за чистую монету ее признания в любви в минуты интимной близости.

— Где же кетчуп? — пробормотала она, шаря по кухонным шкафчикам.

— Посмотри среди кошачьей еды.

Художники — странные люди. Кевин часто любил повторять известное высказывание, приписываемое Скотту Фицджеральду: «Очень богатые отличаются от тебя и меня». Но я придерживался точки зрения Хэмингуэя: богачи — такие же люди, как и мы, только у них больше денег. На самом деле в этом мире существует разница не между бедными и богатыми, а теми, кто создает, и теми, кто не способен создавать. Я, Корнелиус Ван Зейл, мне сорок два года, и точно так же, как тысячи рабочих, получающих мизерное жалованье, я горжусь своей семьей, чертовски много работаю и люблю по случаю пропустить стаканчик пива и поиграть в шашки или посмотреть бейсбол. И хотя Тереза Ковалевски, двадцати шести лет, как всякая добропорядочная домохозяйка, получала удовольствие от походов за покупками, готовки, уборки и прочих чисто женских забот, но стоило ей только почувствовать тягу к холсту, как она мигом бросала свои прежние занятия, и хозяйство ее приходило в страшный упадок. Иногда мне казалось, что талант художника накладывает определенный отпечаток на человеческий мозг. Трудно представить, что человек, способный одновременно существовать во внешнем, реальном, и внутреннем мире, мире своих творческих грез, может оставаться при этом в здравом уме. Не удивительно, что Ван Гог отрезал себе ухо, Мунк рисовал крики, а Босх был помешан на дьяволе. Представьте себе человека, в чьей голове рождаются подобные картины, идущим покупать хлеб у какого-нибудь идиота, болтающего о погоде.

Сэм думал, что Тереза была моей собственностью, но он ошибался. Никто не мог распоряжаться Терезой, даже самый богатый человек на Земле не мог выкупить ее у ее искусства. Я знаю художников, я изучал их с таким же интересом, с каким этнограф изучает древние культуры. Больше всего меня занимал сам процесс творчества, его таинственная сила, загадочное волшебство, единение с вечностью...

Я сделал над собой усилие и вернулся к реальности.

— Ребенок очень мил, — сказал я, наблюдая, как капли кетчупа падают на мой гамбургер. — И настолько маленький, что трудно поверить, что он настоящий.

— Должно быть, странно иметь ребенка, — произнесла Тереза, будучи не в состоянии представить себе творческий порыв, не связанный с живописью. — У Вики все в порядке?

— Утром врачи сказали Сэму, что роды прошли легко, но сегодня она была чересчур возбуждена, даже плакала.

— Послеродовая хандра.

— Ты так думаешь?