Греховная страсть

Первый подносил ей кипящую похлебку, разражаясь смехом прямо посередине вечерней молитвы, когда освещали хлеб и вино. Второй дьявол разливался по ее сердцу так, словно виноторговец наливал вино в свой бурдюк, постепенно заполняя его. Одержимость дьяволом, делающая ее похожей на младенца или детеныша животного, заставляла ее почувствовать, что внутри нее что-то сейчас разорвется, она испытывала настоящую боль, у нее кружилась голова, и она начинала безутешно рыдать. Третий вошел в нее, заставив стучать ногами и вращать головой. Припадок был такой сильный, что, размахивая руками, она перевернула столик торговца — амулеты из лазурита, украшенные стеклярусом, ножные браслеты, кованые золотые канделябры полетели прямо под ноги толпе. Четвертый выпрыгнул из ее рта, как язык обжигающего пламени, с грубыми словами, которые позорили ее мать и сестер. Он овладел ею, когда она бродила между рядами торговцев, предлагая пряности, финики, вино, масло, телячью и овечью шкуру. Она пыталась плотнее сжать губы, но не смогла сдержать запретные слова и выложила все как на духу.

— Прокаженная! Прокаженная! Пусть Бог нашлет на тебя гнойную чуму!

Жители деревни объявили ее безумной и запретили посещать торговую площадь.

После того как стемнело, пятый дьявол сел позади нее и, производя легкий шум, шепча ей на ухо непонятные слова, лишил ее сна. Шестой хватал ее за руки, когда она была одна, и гладил ее распущенные волосы, грудь и бедра, заставляя кровь приливать к лицу, а дыхание учащаться. А седьмой — седьмой был хуже всех, он всегда находился с ней. Он сжимал ее сердце, словно железными тисками, когда она находилась дома, и, что бы она ни делала: пряла, пекла хлеб, изучала Закон вместе с отцом, обедала, принимала ванну, — он неизменно нашептывал Тору[5] стих за стихом. Все это пугало ее. В любой момент дьявол мог проснуться и снова целиком овладеть всем ее существом, заставляя стыть в жилах кровь, а тело холодеть, заставляя откладывать все дела. В отчаяние она шептала молитвы, прося Господа заступиться за нее.

Это были семь причин, по которым Мириам в девятнадцать лет была все еще не замужем и разыскивала целителя из Назарета. Только рассвело. Она брела одна-одинешенька вдоль берега, сторонясь дорог, где ее легко могли остановить солдаты Ирода. Чайки летали над озером, ныряя за рыбой. Ее сестры, вероятно, уже проснулись и побежали рассказывать матери, что кровать Мириам пуста. Она подумала, что, возможно, втайне мать обрадуется ее исчезновению. Она шла, время от времени останавливаясь и вытряхивая гальку из сандалий. Вскоре она преодолела небольшой подъем и прислонилась к кипарису, чтобы немного передохнуть. Перед ней протянулись поля пшеницы, она увидела нескольких крестьян, которые уже вышли в поле. Она надеялась, что целитель и его последователи разбили лагерь где-то здесь, близ Геннисаретского озера[6]

. В этой части берег был равнинный, и на нем можно было бы разбить отличный лагерь. Но она не увидела его, хотя внимательно осмотрела все пространство перед собой.

Занимался жаркий день, она сняла платок, покрывавший ее голову и плечи, и положила на землю, давая возможность воздуху охладить лицо и шею. Она чувствовала, как внутри нее начинает шевелиться дьявол, Мириам не хотела, чтобы он снова проснулся. Она подумала, что если закроет глаза и попытается успокоиться, то он тоже снова задремлет. Она села в тени дерева и подогнула под себя ноги. Откинувшись назад, она закрыла глаза и попыталась заставить сон, который ускользнул от нее в прошлую ночь, вернуться. Но дьявола было не так-то просто обмануть. Вскоре он вытянулся во весь рост внутри Мириам и уже смотрел через ее глаза, заново создавая картину, которую она видела прошлой ночью, но делал ее более приятной для своих дьявольских глаз. Сейчас пшеничные колосья, качающиеся от легкого ветерка, казались ей тысячами копий, прокалывающих грудь земли. Теперь белые головы крестьян ныряли в пшенице и казались бледными внутренностями гигантского паука, приближающегося к ней на своих длинных похотливых ногах. Сейчас приютившее ее дерево превратилось в тело змия-искусителя, спокойного и готового схватить ее. Она поспешно покинула это место, а ее голову и руки сплошь покрыл мучной хрущак[7].

— Таким образом, народ Израиля, — прошептала она, — выходите из Ремезе[8] и располагайтесь лагерем ближе к Суккоту

[9]. И они выйдут во время Суккота и расположатся лагерем в Этеме, что на границе пустыни.

Прошло время. Она не помнила, что было потом, а только почувствовала, как свет коснулся ее спины. А когда она подняла голову, он был там, стоя на коленях около нее. Он был очень худой — его щеки ввалились, а рот казался слишком большим для его лица.

— Мириам, — мягко сказал он.

Она быстро вскочила на ноги и натянула платок на голову. Он не пошевелился, а только поднял на нее глаза, как ребенок на свою мать.

— Вот ты и здесь, — прошептал он так, как будто это он ее разыскивал.

Глава III