Греховная страсть

И пока все семь бесов покидали ее один за другим, вопя, как вздорные чайки, сотрясая ее тело конвульсиями, он держал ее в объятиях. Когда же и последний ушел, заставив ее испытать мучительные боли, вокруг воцарилась тишина. Был слышен только стрекот цикад и биение его сердца, так близко, как будто бы биение звучало у нее в голове. Он поднял ее и понес через поле, назад к огню, где уложил на постель из трав. Он накрыл ее плащом и сидел рядом, положив руку ей на голову, согревая ее до тех пор, пока она не уснула.

Глава VI

Однажды ранним весенним утром, перед мессой, когда я подметала пол в церкви, прямо позади меня появился месье Лебадо.

— Извини меня, Мари, но я хочу что-то тебе показать.

Я последовала за ним к лестнице, ведущей на колокольню. Он указал на старую дубовую балюстраду, которая прежде была своеобразным фризом, украшавшим свод церкви. Она валялась у подножия лестницы, а вокруг нее куски штукатурки.

— Я пришел звонить в колокол, — говорил месье Лебадо, — и наткнулся на все это. Ведь балюстраде сотни лет. Она стояла тут с момента постройки церкви. У этих парней из Люмокса нет причины сносить ее.

Я наклонилась к балюстраде, чтобы ее поднять, и заметила странный блеск внутри. С одного края был отбит кусок, он лежал недалеко на полу. Наверное, при падение он откололся, обнаружив внутри балюстрады отверстие, в котором что-то блестело.

Я выпрямилась, постояла перед ним, но так, чтобы месье Лебадо не заметил обнаруженного мною отверстия:

— Да, вы правы. Я замолвлю словечко святому отцу.

— Какое несчастье, — проворчал он и отправился на колокольню.

Когда он исчез из виду, я запустила руку в отверстие и достала маленький серебряный флакончик, закупоренный пробкой с выгравированными вензелями А. В. Я поднесла флакон к носу, надеясь почувствовать какой-нибудь запах, но вдохнула лишь пыль. Тогда я попробовала открыть крышку, я сильно схватила ее пальцами и стала тянуть — не поддалась. Еще раз. Еще раз. Получилось.

Колокол прозвенел несколько раз, пять или шесть. Одной из своих шпилек я попробовала достать что-то из узкого горлышка флакона. Сначала сыпался лишь мусор, за ним выскочила бумажка, скрученная в тонкую трубочку.

В этот самый момент я услышала, как спускается месье Лебадо. Я быстро спрятала флакон в карман и притворилась, будто размышляю над тем, как можно исправить то, что разрушили рабочие. Он остановился на последней ступеньке, посмотрел на балюстраду и тяжело вздохнул.

— Прости меня, Мари, но если ты знаешь, что еще хочет изменить или перестроить святой отец, лучше скажи мне сразу. Еще одной такой картины я не переживу. — Тон его был такой недовольный, будто это была моя идея реставрировать церковь.

— Ничего не могу вам сказать, он не обсуждает свои планы со мной, — ответила я.

Месье Лебадо с удивлением посмотрел на меня:

— Он поступает так, будто все здесь старое и прогнившее, но это не так. Хотя церковь и старинная, но здесь много чего простоит еще века. Скажи ему и это тоже, Мари. — Он спустился с последней ступеньки и стал медленно удаляться.

Я же села на лестнице и стала бережно разворачивать бумагу, она была очень хрупкая. Вверху листка был эскиз чего-то похожего на нашу церковь. Художник явно пытался обратить внимание на алтарь, самый маленький, который находился у северной стены, посвященной Святой Деве Марии, с черными плитами перед ним.

Ниже эскиза было несколько строчек текста, похоже, на латинском языке, написанных неровным почерком.

Я вошла в основной зал церкви. В этот же момент туда пришла мадам Флетч, жена булочника. Она встала на колени перед алтарем и читала молитву, склонив голову. Я свернула бумажку и убрала ее в карман. Затем неспешно направилась к алтарю у северной стены. Я сосчитала количество плит перед ним. Одна из плит прямо у алтаря казалась необычно большой, точно больше, чем все другие на полу. Я стала отходить, поглядывая, не заприметила ли мои действия мадам Флетч. Но глаза ее были закрыты, а губы беззвучно шевелились, произнося слова молитвы.

Я вышла, снаружи никого не было, я снова достала бумажку. Рисунок был точной копией алтаря, вплоть до всех плит на полу. Я заметила новый знак: слабую точку справа в углу самой большой каменной плиты.

Я почувствовала себя очень неловко, стоя здесь, на ярком дневном свете, держа в руках бумажку. Мне казалось, что из-за угла за мной следят и видят мою ладонь насквозь. Я не могла больше носить эту тайну в себе или «в своем кармане», не понимая, что же я нашла и что теперь со всем этим делать. Я решила отнести все это Беранже, так как точно знала, что он читает на латыни и прояснит мне наконец, что все это значит.

Он открыл дверь с куском хлеба в руке.

— Заходи, — сказал он, подвигая мне стул к маленькому кухонному столу. Он предложил мне сесть и только потом обратил внимание на выражение моего лица, сам заволновался и спросил:

— Что случилось?