– Поверьте, я и не знала, что она бывает там, наверху, – вмешалась Грейс. – Я же не могу все время за ней следить. Мне нужно и стол накрыть, и посуду помыть. Мы не уходим отсюда раньше девяти вечера, да и в постель я ее раньше десяти не могу загнать. – Женщина посмотрела на Нони. – Это тоже проблема, знаете ли. Она очень устает, бывает страшно капризной, поэтому мы все время ссоримся. В прошлом году я из-за нее заработала язву. Она так меня изводила, что желудок начал сам себя пожирать. Меня скручивало от боли, а ей хоть бы что. Она до сих пор без боя не идет ни в постель, ни в ванную. Ей на всех наплевать. Вот такой ребенок, полная эгоистка. Весь мир должен вращаться вокруг нее.
Пока Грейс выплескивала свое раздражение, Маура наблюдала за реакцией Нони. Девочка замерла на стуле и даже перестала болтать ногами, а стиснутые зубы еще резче подчеркивали квадратный подбородок. Но в ее темных глазах блестели слезы. Уже через мгновение они исчезли, стертые грязным рукавом. Она не глухая и не немая, подумала Маура. Она слышит злость в голосе матери. День за днем сотнями разных способов Грейс выплескивает на дочь свое отвращение. И девочка все понимает. Неудивительно, что Нони такой трудный ребенок; неудивительно, что она заставляет Грейс злиться. Это единственная эмоция, которую она может вызвать у своей матери, и единственное доказательство того, что их связывают хотя бы какие-то чувства. Ей всего семь лет, а она уже знает, что бесполезно надеяться на материнскую любовь. Она знает больше, чем думают взрослые, и то, что она видит и слышит, безусловно, вызывает боль.
Риццоли слишком долго сидела на корточках. Она поднялась и размяла затекшие мышцы. Было уже восемь часов, они пропустили ужин, и сил у Риццоли явно поубавилось. Она стояла, глядя на девочку – точную свою копию, с такими же непокорными волосами, таким же решительным лицом.
– Скажи, Нони, ты часто забираешься на чердак? – вымученно спросила Риццоли.
Пыльная шапка волос утвердительно дернулась.
– И что ты там делаешь?
– Ничего.
– Ты только что говорила, что играешь в куклы.
– Это я вам уже сказала.
– А что еще ты делаешь?
Девочка пожала плечами.
– Да ладно, там же скучища, – поднажала Риццоли, – не думаю, что ты так просто болталась бы по чердаку, если бы там не было ничего интересного.
Нони опустила взгляд и уставилась на колени.
– Ты когда-нибудь наблюдала за сестрами? Ну, просто смотрела, чем они занимаются?
– Я все время их вижу.
– А когда они в своих кельях?
– Мне не разрешают туда подниматься.
– Но ты когда-нибудь наблюдала за ними тайком, когда они тебя не видели?
Нони по-прежнему сидела опустив голову. Потом буркнула, уткнувшись в свитер:
– Это называется подсматривать.
– И ты знаешь, что так делать нельзя, – сказала Грейс. – Это вторжение в частную жизнь. Я тебе говорила.
Нони скрестила на груди руки и продекламировала, передразнивая мать:
– "Вторжение в частную жизнь".
Это прозвучало издевкой. Грейс покраснела и двинулась на дочь, словно намереваясь ударить ее.
Риццоли жестом остановила женщину.
– Миссис Отис, вы не будете возражать, если я попрошу вас и мать Мэри Клемент выйти на минутку?
– Вы говорили, что мне можно остаться, – возразила Грейс.
– Думаю, Нони нуждается в маленьком полицейском внушении. Лучше, если вас при этом не будет.
– Ах, да. – Грейс кивнула, и в ее глазах вспыхнул недобрый огонек. – Конечно.
Риццоли угадала: Отис была заинтересована вовсе не в том, чтобы защитить дочь; ей хотелось, чтобы Нони приструнили. Призвали к порядку. Она метнула в сторону дочери взгляд, в котором читалось: "Допрыгалась", и вышла из комнаты в сопровождении аббатисы.
Какое-то время все молчали. Нони сидела, опустив голову и сложив руки на коленях. Полное послушание. Идиллическая картина.
Риццоли придвинула стул и села напротив девочки. Она молчала, словно чего-то ожидая. Выдерживая паузу.
Наконец Нони украдкой взглянула на Риццоли.
– Чего вы ждете? – спросила она.
– Жду, пока ты расскажешь мне, что видела в комнате Камиллы. Потому что знаю: ты подглядывала за ней. Я и сама любила подглядывать, когда была маленькой. Шпионила за взрослыми. Смотрела, какими странными вещами они занимаются.
– Это ведь "вторжение в частную жизнь".
– Да, но все равно забавно, не так ли?
Нони подняла голову и вперила взгляд в Риццоли.
– Вы хотите меня обмануть.
– Я не собираюсь тебя обманывать, ясно? Мне нужно, чтобы ты мне помогла. Думаю, ты очень умная девочка. И уверена, ты видишь многое из того, чего взрослые не замечают. Что ты на это скажешь?
Нони пожала плечами.
– Может быть.
– Так расскажи мне, чем занимаются монахини.
– Какие-нибудь странности?
– Да.
Нони наклонилась к Риццоли и тихо произнесла:
– Сестра Эбигайл носит памперсы. Она писает в штаны, потому что очень старенькая.
– Сколько ей лет, как ты думаешь?
– Ну, лет пятьдесят.
– Да уж. Действительно, старая.
– Сестра Корнелия ковыряет в носу.
– Фу, какая гадость.
– И швыряет козявки на пол, когда думает, что этого никто не видит.
– Еще хуже.
– А сама требует, чтобы я мыла руки, говорит, что я маленькая грязнуля. Но она руки не моет, а ведь они у нее в козявках.