Грешный грешным

Я ночевал у него. Вечером к нему пришел какой-то знакомый из города — и долго неслись из его кабинета тоскливые и заунывные граммофона, и так мне было в эти часы грустно и больно за него, за его печальную и унылую одинокую жизнь — в которой так, очевидно, мало ему радости, что и граммофон и слова его величество, его превосходительство и курево его еще могут радовать, что даже не раз чувствовал, как слезынавертываются мне на глаза, когда убегал в его садик, стараясь уйти от давящей душу музыки, — и молился Богу, чтобы Бог скорее приблизил его к Себе и всех таких, как он, хороших, простых и чистых людей в образованном обществе, не ведающих, что творят.

На другой день утром — опять угощение.

Александр Сергеич рассказывал мне, что ему надоела служба, что он хочет уйти в отставку, а летом взять отпуск и съездить непременно в Саров[37] — что он давно уж поклонник и почитатель старца Серафима[38]. Потом рассказывал мне про «графа Толстого».

— Нет, знаете, мне он совсем не понравился. Я могу поклоняться его великим и гениальным произведениям, которые читает весь свет, его романам: Война и мир и Анна Каренина — ну а как человек, он не вызывает во мне никакого сочувствия…..

Он оказывается знал его и лично. В 1891-92 году — граф Толстой ездил по нашему уезду, раздавая помощь голодающим, а он был тогда становым приставом в уезде и по долгу службы сопровождал его.

— Ну вот я пришел к нему, чтобы познакомиться с ним. И говорю ему, разумеется, что-то вроде того: Ваше сиятельство, я, как давнишний поклонник и почитатель ваших великих произведений, очень рад лично засвидетельствовать перед вами свое удивление вашим великим талантом и оказать вам содействие по вверенному мне стану — по вашему доброму деоу — а он мне на это ответил, и даже как-то процедил: А я считаю эти свои произведения, которые вы называете великими, дрянью и очень жалею, что они были написаны мною.

— Ну позвольте, ну можно ли так выражаться про действительно великие и гениальные произведения свои, и потом, позвольте, я не поверю, чтобы он это искренне сказал. Мне показалось, что он это только так говорит. Но меня он сразу расхолодил этим. А потом еще говорит мне. Я тогда заблуждался и не знал, в чем мое призвание, а теперь я нашел его и одну только вещь и хочу еще написать. Хочу стереть пыль веков, накопившуюся на вечных истинах Евангелия…..

Даже и теперь Александр Сергеич возмутился весь — повторяя эти возмутившие его тогда слова — и с пафосом продолжал.

— Но позвольте же, ведь уж это переходит всякие границы. Открыто говорить про себя, что хочу стереть пыль, веками накопившуюся на Евангелии. Может быть, действительно там в Евангелие закрались какие-нибудь искажения и ошибки в передаче, это ученые могут разобрать, но чтобы один человек мог про себя так сказать, хочу стереть пыль веков….. и еще сказал: я нахожу, что Евангелие никто не понимает и что все христианство на протяжении всей своей истории учило совсем не тому, чему учил Христос, — и что он чувствует призвание свое открыть всем[39]

на это глаза.

Он встал и прошелся по комнате.

— А потом….. Ну графиня Софья Андревна, графиня его дочь тут была….. Меня пригласили к завтраку — это было тут у одного помещика. И к нему в это время приехал сюда же какой-то его почитатель и поклонник из Англии, англичанин….. И представьте себе, он выходит к завтраку, здесь и графиня Софья Андревна и графиня его дочь, и он выходит в дезабилье, так и выходит и садится со всеми, и граф ничего не говорит ему. Я возмутился. Помилуйте, ну я понимаю, вы надели на себя мужицкую сермягу, потому что живете среди простого народа, не хотите от него ничем отделяться. Но чтобы садиться при дамах с графиней девушкой в одном белом, так таки в одном белом без ничего, грудь расстегнута, руки голые — это ведь уж просто неприличие. Неужели это толстовство и он этому учит….. А еще англичанин и приехал к нему, кажется, из Сибири и в первый раз, ехал в Лондон…..

Не знаю уж, какой англичанин в каком дезабилье садился при Льве Николаевиче и с графинями за завтрак, но не мог я удержать смеха при возмущенном рассказе брата исправника об этом и не знал, что сказать ему, только грустно мне стало, что неужели и кончина Льва Николаевича не переменила его отношения к нему и не произвела на него никакого впечатления. Ведь скончался Лев Николаевич в его уезде — и он был там в Астапове все время, но и сейчас же понял, что там был его превосходительство губернатор в это время, там была графиня Софья Андревна и другие графини и графы и князья. Как же ему за всем этим блеском заметить то, что там происходило в закрытой от него и от всех комнате Льва Николаевича, да и был-то он ведь у своего начальства, конечно, на побегушках…..