Грешный грешным

С трудом отпросился я у нового исправника и у помощника его на квартиру покойного Александра Сергеича, а там сидел как зачарованный присутствием невидимых вечных сил Божьих….. Сестра Маша была со мной и он был тут же, очищенный смертью. Брат Матвей встретил меня со слезами — рассказывал о нем как убитый. Они съездили весной к Серафиму Саровскому. Его барин был очень доволен, что он это исполнил. Он давно к этому стремился, и брат Матвей был рад за своего барина, что это так хорошо случилось перед самой его смертью. Там они и поговели и попостились. Только не понравилось ему — там — что обирают народ, все деньги, деньги плати[41]. Ведь это так только народ обманывают? Спрашивал брат Матвей. Потом вернувшись оттуда, его барин к службе уж не хотел возвращаться. Отпуск взял себе до осени — а осенью хотел и вовсе выйти в отставку — поселиться в своем маленьком именьице. Собирался к моему деду. Но тут непогода, немножко ему нездоровилось, все откладывал — только и виду не показывал, что был очень болен. Но вечером перед роковой ночью брат Матвей не знал, чем его угостить, ничего не ел — да еще сказал: Эх — Матвей, если бы ты знал, как мне неможется сегодня, и не глядел бы ни на что. Раньше ушел спать.

А утром брат Матвей понес ему кофей к постели как всегда — а он уж и похолодел. Сидит на постели, ноги босые спустил — и одним бочком на подушку навалился. Правая рука сложена крестным знаменем — видно перекреститься хотел. Доктора говорят, грудная жаба у него была. На похоронах весь город был, плакал. Губернатор был. Бабин речь говорил. Такого исправника уж не было и не будет уж, все говорят. Кто-кто ему не должен. Он каждому городовому, каждому стражнику — из своего жалования деньги вперед давал на обмундировку, когда кого принимал на службу, кому 50 руб., кому 70. Уж так пекся обо всех, лучше отца родного. А себе-то ничего не припас — на похороны 30 рублей после него не нашли тут. Губернатор на свой счет их принял.

— А что правду говорят, — вдруг спрашивает меня Матвей, — что умер человек так и нет ничего. Я вот боюсь и ничего не знаю. Где же это теперь душа Александра Сергеича?

— Да она тут сейчас с тобой, — говорю я.

— Да вот и я боюсь, а ну как он придет вдруг ночью. Боюсь теперь на дому один оставаться.

— При жизни его не боялся, почему же теперь его боишься, — удивился я.

Матвей ничего не сказал. Молчал и я.

В кабинете Александра Сергеича на столе — посмотрел его разбросанные бумаги. Вот письмо к нему обо мне — Бабина. — Прочел невероятные совсем вещи в нем про себя — и про мой разврат, угрожающий пагубой целым двум приходам. Потом черновик секретного доклада обо мне исправника к губернатору. Исправник меня берет под защиту и доказывает, что верить Бабину нельзя….. Потом его просьба и губернатору. За один месяц, оказывается, получил он два замечания от губернатора, что живут у него два еврея, не имеющие права жить за чертой оседлости. Он оправдывается и доказывает, что они имели право жить по неясному смыслу какой-то статьи, — и просьба, не будут ли эти замечания иметь влияние на его пенсию, которую ждет после многолетней безупречной службы вот теперь осенью. Как его это должно быть заботило? Но и это все оказалось ненужным. Не дождался и пенсии.

Часть третья

ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА И СВ. ДУХА

1917 года 4-го Ноября суббота