Грета Гарбо и ее возлюбленные

В тот вечер Гарбо впервые пригласила его к себе домой, в номер 26 С отеля «Ритц». И пока она готовила что-нибудь перекусить. Битон попытался как следует рассмотреть ее комнату, что, кстати, было нелегко сделать, так как Гарбо не позволила ему включить свет. Все закончилось несколькими поцелуями, и Битон около трех часов утра покинул ее. По дороге домой он рассуждал о том, как ему превратить их отношения в нечто более прочное и надежное: однако у него не было ни малейшего желания превращать нечто «утонченное и эфемерное в прозу будней». Следующий день оказался для Сесиля насыщенным до предела, завершившись вечером обедом в обществе Кармеля Сноу.

«Я валился с ног от усталости после моих вчерашних подвигов, — писал Сесиль, — и чувствовал, что сегодня нам лучше побыть раздельно».

Как-то раз Гарбо и Сесиль обсуждали Мерседес, которая в это время тоже жила в Нью-Йорке.

Грета сказала, что здесь явно что-то не так, иначе бы она не была так одинока, несчастна и всеми позабыта.

«Но ведь она причинила мне столько вреда, столько всего нехорошего, она распускала жуткие сплетни и вообще была вульгарна. Она вечно строит какие-то козни, вечно что-то вынюхивает, и ей не заткнешь рта. Она как тот еврей — чем больше грязи вы выливаете на него, тем скорее он возвращается к вам снова». Когда же я сказал, что Мерседес в лоб спросила меня насчет моего романа. Грета ответила: «Это в ее духе. Как это вульгарно».

Гарбо поведала Битону, что хотела бы выйти замуж за Билла Пейли, председателя Си-Би-Эс. И тогда Сесиль произнес:

— А почему не за меня?

— Почему же?

— Потому что я недостаточно богат. Мне нечего тебе предложить, кроме спасения.

Гарбо редко заговаривала о Шлее, но после того, как попалась в отеле «Плаза» на глаза Сержу Оболенскому, сказала:

— Мне чертовски не везет. Бьюсь об заклад, когда этот «мужчина» увидит меня в следующий раз, моя песенка спета.

Гарбо пояснила, что Шлее пребывает в мрачном состоянии духа и вообще сыт по горло тем, что следит за шестью десятками женщин, работающими на его жену. Возвращаться домой по вечерам ему тоже доставляло не слишком большое удовольствие. Сесиль сделал оптимистичный вывод: «Она впервые проговорилась об этих Шлее. Видно, что общаться с ними — малоприятная необходимость».

Битон был рад услышать, что после его отъезда Гарбо собралась в Калифорнию.

— В Нью-Йорке меня ничто не держит, — заявила она.

Вскоре Сесиль вместе с Анитой Лоос отправился на театральный уик-энд в обществе Рут Гордон и Гарсона Канина. Компания проговорила восемнадцать часов кряду, и Сесиль не осмеливался ни на минуту покинуть комнату, чтобы ничего не пропустить.

Приближалось Рождество, и Гарбо становилась все откровеннее. Перед спектаклем «Трамвай «Желание», на который она собралась вместе с Шлее, Гарбо заявила;

— И как ты только ждешь, что я позвоню тебе потом, если во мне сидит настоящий дьявол, и я прямо после спектакля приду к тебе и останусь на ночь.

Однако она так и не пришла, и, соответственно, не осталась на ночь, и не позволила Сесилю прийти к себе. Тем не менее, неисправимая кокетка, она позвонила утром, а затем пришла сама.

«В ослепительном свете дня она казалась, как всегда, прекрасной. В ее бледно-голубых глазах было что-то орлиное. Кожа на шее и груди подобна благородному мрамору. Ноги ее стройны, как у пятнадцатилетней девушки. Кожа нежного абрикосового оттенка. Как счастливы мы были в нашем взаимном экстазе. Воскресное утро было использовано с максимальной пользой».

Затем Гарбо перевязала волосы желтой лентой и, заливаясь веселым смехом, они вдвоем залезли в ванну. Сесиль теперь воспринимал свое счастье как нечто само собой разумеющееся.

Вот что он докладывал Клариссе Черчилль, своей конфидентке в Англии.

«Как всегда, мне поначалу кажется, я горю желанием добиться того, чтобы эти восторги стали более прочными и длительными, однако затем я сомневаюсь, действительно ли мне все так прекрасно удалось, хотя моя самоуверенность начинает приобретать тревожные размеры. До этого я ни разу не задумывался над тем, насколько велика может быть сила мысли. Стоит заронить в свою душу крохотное зернышко, как оно разрастается до таких размеров, что сможет сдвинуть горы. В течение многих лет я сеял у себя в душе совершенно не те зерна и сам от этого ужасно страдал».

Во время своего следующего визита к ней домой Сесиль обсуждал с Гарбо, как он должен ее называть. Он терпеть не мог все ее псевдонимы — все эти «Мисс Г» или «Мисс Браун». Она же терпеть не могла, когда ее звали Грета. И тогда Сесиль предложил обращение «женушка». Довольный, он принялся громко выкрикивать это слово.

— Нет, нет, прошу тебя, не шуми, — потребовала Гарбо. — В этой квартире никогда не слышно ни звука. Словно здесь никто не живет. Никогда никакого шума.

Сесиль отмечал в своем дневнике: «И я могу легко себе это представить».