Гретель и тьма

– Я это закопаю. – Беньямин сгреб отвратительное месиво в таз. – Нельзя такую дрянь подавать доктору, да и я тоже это есть не буду, точно. – Крышка со звонким лязгом легла обратно на кастрюлю. Гудрун повернулась к нему, уперев руки в боки.

– Ой ли, Ваше фу-ты ну-ты Величество? Ты у нас теперь главный по кухне?

– Будь я главный, Лили бы не посмели давать мерзейшие задания…

Гудрун словно растеряла всю злость. Она рассмеялась.

– Значит, бедная Золушка вас обоих заставила плясать под свою дудку. Может, вы оба еще не так запляшете – и скорее, чем думаете.

Беньямин насупился.

– Что бы это значило?

– Да ничего. Когда бросишь совать нос не в свое дело, пойди начисти медь на входной двери.

– Мне еще картошку кидать. Может, ты сама… – Он умолк, заметив, что Гудрун под своим громадным несколько неопрятным фартуком против обыкновения слишком нарядилась. – Что это ты?

– Займись дверью, – сказала Гудрун. – Вон соль и мука. – Она взялась за бутыль. – Брысь с дороги. Намешаю с уксусом, чтоб получилась паста. Как намажешь, дальше придется попотеть. Фрау доктор Бройер любит, чтоб в именную табличку смотреться можно было. – Гудрун глянула на часы. – А если явится кто, звони в колокольчик и провожай в гостиную.

– Кто явится?

Рот у Гудрун захлопнулся, как капкан. Поскольку ее теперь никак уж не разговорить, Беньямин неохотно принял выданные чистящие средства и устроился на крыльце. Бабья это работа, подумал он и, хотя взялся за порученное привычным манером – желая все сделать бодро и от души, – остро осознавал, что парочка молодых служанок, проходя мимо, хихикает и пихает друг дружку локтями. Наспех придуманная политура для меди почти не снимала пятнистой вуали, предтечи ярь-медянки, со зловредным упорством застрявшей в каждой букве имени Бройера и его титуле. Беньямин ковырял, тер и скоблил, тихо кляня все на свете. Мысли у него болтались вокруг мелкой домашней мести, но затем уплыли в будущее столь блистательное, что все горести забылись.

Услыхав покашливание у себя за спиной, Беньямин дернулся так сильно, что пролил остатки мерзкого снадобья Гудрун. Оно растеклось по ступеням грязно-белым пометом исполинского голубя, почти добравшись до носков на славу начищенных ботинок гостя. Подняв взгляд, Беньямин с ужасом признал востролицего полицейского, отправившего его домой вечером, проведенным в возлияниях со старым другом Хуго Бессером в Леопольдштадте. Хорошо еще, того великана с мрачной рожей, столь грозно нависавшего над Беньямином, не видать: вместо него этого проныру сопровождали крепкий молодой человек в очках и еще один тип, низенький, рыжий и во многих веснушках, вряд ли старше Беньямина, неуклюжий в своем вопиюще новом мундире.

– Инспектор, – пробормотал Беньямин. – Чем могу служить?

– Шеф – инспектор, – поправил его молодой крепыш, суровея лицом. – Шеф – инспектор Кирхманн. – Он вынул из кармана часы и одобрительно кивнул. – Мы пришли повидать фрау Гштальтнер и герра доктора Бройера, ровно по часам, как условлено. Будьте любезны нас объявить.

Его начальник вскинул аккуратную маленькую лапку.

– Минуточку, Брюнн, погодите. Мы с юным Беньямином старые друзья. Может, он сам нам что-нибудь расскажет о загадочной девушке.

– Это о какой же? – переспросил Беньямин, пытаясь выглядеть глубоко растерянным. – А, – сказал он, словно внезапно осененный, – вы про Хедду, судомойку Гроссманов, которая пропала. Чего ж в ней загадочного? Кухарка сказала, уехала домой. Не понравилась ей Вена. Знать, по свиньям соскучилась.

Кирхманн прищурился, но ничего не ответил. Перешагнув через пролитую жижу, красноречиво остановился у двери, и Беньямин, как ему было велено, позвонил в колокольчик, а затем пригласил гостей внутрь. Шеф-инспектор обернулся на пороге и выставил руку, исключая младшего офицера из визита.

– А вы, Штумпф, останетесь здесь и будете наблюдать. К тому ж, возможно, дополнительные расспросы освежат в нашем юном друге воспоминания об интересующей нас фройляйн. – Кирхманн обернулся и ответил на бурные приветствия Гудрун. – А, фрау Гштальтнер, вот мы и встретились. Герр доктор…

Дверь перед носом у Штумпфа закрылась с глухим стуком, и его повело от раздражения. Он выпрямился, но все равно едва доставал Беньямину до плеча.

– У меня есть чем заняться, – объявил Беньямин, берясь за тряпку.

– Да и мне, – сказал Штумпф, извлекая блокнот. Усмехнулся. – Я-то думал, убирать крыльцо и драить медяшку – работа кухарки.

– А мне всегда казалось, что собирать сплетни – это к старым бабкам, – скривился Беньямин, с тихим весельем наблюдая, что рыжевласый служака теперь стоял в луже пролитого чистящего средства, а оно, упрямо отказываясь снимать налет с медной таблички, с гуталином справилось быстро.