Гретель и тьма

Грет смотрит на меня поверх чашки.

– Пора мне за мебель приниматься.

– Наплевать. Я знаю, что там дальше. Дурацкий солдат делает вот это все и женится на дурацкой принцессе.

– Ха, там не только это есть. – Грет поднимается из-за стола. – Но если не хочешь слушать…

– Что?

Она опять усаживается, наливает себе третью чашку и отрезает нам обеим еще пряника.

– Однажды солдат, который уже теперь женат на принцессе, повстречал тех разбойников, что жестоко на него напали. На нем, понятно, богатые одежды, и они его не сразу узнали. Но он сказал им, что тогда случилось, и они упали на колени и стали просить пощады. И солдат их не казнил, а отпустил. Если б не они, сказал он, не видать ему теперешней удачи. И потому разбойники решили провести ночь под той виселицей и узнать, не расскажут ли вороны еще каких секретов. Но вороны разъярились. Они знали, что кто-то их подслушал: все, что они обсуждали, сбылось. И они отправились искать подслушивальщика и нашли под виселицей разбойников. – Грет медлит.

Склоняется вперед, говорит тише: – Вороны налетели на разбойников, сели им на головы и выклевали им глаза. Тык! Тык! Тык! – Она слюнявит палец и – тык-тык-тык —

подбирает крошки пряника со стола. – Тык! Тык! Тык! Исклевали вороны им лица так, что их потом никто не мог признать, даже их родные матери.

Тут за окном пара птиц, хлопая крыльями и ссорясь, падает с дерева. Я знаю, что это просто дрозды, но все равно бегу к себе наверх и прячусь под кроватью. Посреди ночи рассказываю папе, какой мне приснился кошмар, он очень сердится.

– Эту женщину надо изолировать.

Даниила я не вижу целых два дня. Наконец, хоть мне лучше и скрываться, я иду его искать. Тощее созданье все еще болтается с ним рядом, молчит, но Даниил на меня не смотрит. Что-то у него не так с лицом. Всякий раз, когда я встаю перед ним, он отворачивается.

– Что случилось?

Он прикрывает рот рукой, голос у него приглушен.

– Я упал. Довольна?

– Не глупи. Что на самом деле случилось?

– Не лезь не в свое дело.

Я тяну его за руки.

– Отстань.

Рот у него в крови, недостает пары зубов. Мне вдруг делается очень тошно.

– Это дядя Храбен, да?

– Ты про этого Arschloch[109] с желтыми волосами и здоровенной черной собакой? Который все время улыбается – даже когда тебя бьет? Он тебе не дядя, почему ты его так называешь?

– Мне папа велел его так называть. – Так вышло, что, когда ставишь «дядя» перед чьим-нибудь именем, оно как-то уютнее. – А что он сказал?

– Ничего. – Он все равно проговаривается. – Не ходи туда. Пожалуйста. Дай слово, что не пойдешь.

– Не пойду.

Даниил хватает меня за руку.

– Нет. Правда, Криста. Поклянись, что не вернешься туда. – Он старается не заплакать. Из носа у него течет, он утирается рукавом. – Поклянись! Поклянись! Нет больше никого. Один я остался. Если ты… тоже исчезнешь…

Он пялится на меня, и я надеюсь, что он не видит, о чем я думаю, потому что знаю: мне придется пойти в башню к Храбену – в точности потому, почему Даниил просит меня не ходить. Даниил – мой единственный друг. Я вспоминаю Князя Тьмы, его здоровенные зубы и злые глаза. Он делает, что ему хозяин велит. Вряд ли дядя Храбен велит собаке кусать меня, а вот Даниила даст съесть, не моргнув глазом.

– Не дури. Никуда я не денусь.

– Честно?

В доме рядом с зоопарком, где мы раньше жили с папой, была полка с книгами про ковбоев и индейцев, ее написала дама по имени Май Карл⁶³. Некоторые были про Старину Разящую Руку, который стал кровным братом Виннету, индейца апачи. Они вместе пережили множество приключений и храбро сражались с врагами плечом к плечу. Я закатываю рукав.

– Можем стать кровными братьями.

Даниил качает головой.

– Это все для детей. Да и ножа у нас нет. – Он воротит нос – я нашла острый камень. – Просто дай мне слово, что туда не пойдешь.

– Даю слово, – соглашаюсь я, но не говорю на что.

– Тихо! – орет Грет. – Несчастная моя голова раскалывается от твоих «почему» да «что»! Как есть, так и есть – вот и весь сказ. Тебе еще повезло, что ты не дева, у которой шестерых братьев злая колдунья превратила в лебедей. Есть только один способ развеять заклятье: семь лет никому не рассказывать эту ужасную тайну, а тем временем шить волшебные рубашки из цветочных лепестков. И с губ у нее ни одного словечка не слетело за эти семь лет. Ни слова, ни вздоха, ни даже писка.

Ноги у меня стали как громадные, тяжелые камни, которые надо втащить по лестнице в башню. Я захожу без стука, и дядя Храбен, похоже, рад меня видеть. Он дает мне два «Negerküsse» на блюдечке. Первый я ем целиком, а со второго тихонечко объедаю шоколад, который поверх зефира. Затем мы идем к комоду. Я достаю свои праздничные платья, прикладываю к себе; Лотти напоминает, что вот это было на мне, когда она вернулась со мной к нам домой. Кто хочешь заметит, что оно мне очень мало.

Дядя Храбен садится за стол и прикуривает сигарету.

– Хочу, чтобы ты, красотка Криста, для меня сегодня сделала кое-что очень особенное.

Я отшатываюсь.

– Что?

– Угадай.

Я качаю головой.