Гретхен

Флориан тут же возмутился и сказал, что голуби тут совершенно ни при чем и что он вообще не понимает, к чему эти намеки. В действительности же все дело в том, что сломался трамвай. Дуга слетела. Или стрелку заклинило. Точно он сказать не может, потому что устройство трамвая на физике еще не разбирали. Во всяком случае, трамвай простоял целых десять минут. В подтверждение своих слов Флориан сослался на Гретхен, которая тоже опоздала, хотя всем известно, что она никогда не опаздывает – по ней часы проверять можно.

Этот аргумент, похоже, учителя убедил.

– Так и было, Гретхен? – спросил он.

У Гретхен мелькнуло в голове: вот он, момент истины! Сейчас она отомстит Флориану за его идиотские насмешки! И за все его дурацкие выдумки. Сейчас скажу правду, и ему конец! Но пока голова обдумывала, как бы ловчее все преподнести, с языка нежданно-негаданно сорвалось:

– Да, господин профессор, трамвай застрял.

Учитель кивнул и милостиво разрешил опоздавшим сесть. Гретхен прошествовала к своей парте. Доставая из рюкзака вещи для урока, Гретхен все думала о том, почему не отомстила Флориану. Сначала она решила, что не стала этого делать, просто чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Ведь, скажи она правду, началось бы разбирательство, все стали бы на нее пялиться, а этого она терпеть не может!

Но потом, возясь с грифелем, который никак не вставлялся в циркуль, она пришла к выводу, что вообще-то ей совершенно не хотелось мстить Флориану. Ведь жажда мести возникает от ярости, но никакой ярости она не испытывала; ей было просто неприятно и грустно, что Флориан над ней потешается.

Сделав такое открытие, Гретхен несказанно удивилась. Она положила циркуль на парту, взяла ручку и написала на промокашке большими буквами: ПОЧЕМУ? Потом нарисовала то же самое слово у себя на руке, но тут же быстро стерла его слюной.

Промокашка из тетрадки по математике целый день пролежала у Гретхен на парте. Она успела приписать еще штук двадцать «почему» и разрисовать всё вопросительными знаками. Эта бумажка все не давала ей покоя, так что даже Отто Хорнек, сосед Гретхен по парте, заинтересовался ее странными художествами.

– Почему – что? – спросил он, подтянув к себе листок с вопросительными знаками.

– Да так, ничего, – ответила Гретхен, отнимая у него свою промокашку. Она не собиралась откровенничать с Отто и объяснять ему, какое отношение ее вопросительные знаки имеют к Флориану Кальбу.

После уроков Гретхен не захотелось ехать на трамвае. Она пошла домой пешком, вместе с Сабиной. Сабина была вроде как ее подругой, а вроде и не совсем. Потому что временами она дружила с Гретхен, а временами – нет, и почему происходили такие перемены, Гретхен не понимала. Просто иногда Сабина переставала обращать на нее внимание, почти не разговаривала, не делилась бутербродами, не просила списать домашнее задание, домой шла с кем-нибудь другим и по дороге рассказывала о том, что интересного с ней произошло накануне вечером. А потом – пройдет недели две, и Сабина опять уже предлагает Гретхен свой бутерброд, просит списать домашнее задание и без умолку трещит, так что у Гретхен уши отваливаются от ее рассказов. Предыдущая же «подружка», с которой Сабина две недели подряд была неразлучна, отправляется в отставку. Похоже, Сабина относилась к подругам как к фотографиям в рамке: захотела – вынула и заменила другой. И получалось, что у нее в рамке сначала Гретхен, потом обе Урсулы, потом Кати, потом Софи и наконец снова Гретхен. Сегодня как раз настала очередь Гретхен. Сабина проводила Гретхен до самого дома и еще с полчаса проболтала, стоя на улице, – все рассказывала о своем кузене, который объяснился ей в любви. Интересно, можно ли в принципе завести отношения с двоюродным братом, допытывалась она у Гретхен. По правилам вроде как нельзя, хотя вообще-то отношения с кузеном – очень удобно, считала Сабина. С такой строгой мамой, как у нее, это, можно сказать, единственный выход.

– Ведь если я пойду навестить тетю с дядей, то в этом ничего такого нет, верно? – рассуждала Сабина. – А если мы с двоюродным братом закроемся в комнате, то кто нам что скажет – обычное дело, правда?