Гретхен

Причину подобного эффекта Гретхен объяснить не могла, но, судя по всему, так и было, потому что по всем предметам, кроме физкультуры и черчения, у нее были очень хорошие оценки, хотя на домашние задания она тратила не слишком много времени. Средний балл у нее выходил весьма приличный – четыре с плюсом, и это при том, что по физкультуре она выше тройки никогда не получала, а по черчению так и вовсе три с минусом. В целом учителя считали ее успевающей ученицей, а некоторые одноклассники даже называли «заучкой». Это, конечно, было неправдой: Гретхен оценки совершенно не волновали. Даже если бы у нее в табеле стояли сплошные тройки, это никак не отразилось бы на ее душевном состоянии. Гораздо больше по поводу оценок беспокоилась мама Гретхен. Хотя раньше ее это совершенно не трогало… Она говорила:

– Главное, чтобы на второй год не оставили!

Теперь же она не уставала твердить:

– Старайся, Гретхен! Умоляю тебя! Иначе он скажет, что ты стала хуже учиться, потому что я тобой не занимаюсь! Я уже из-за Магды столько от него наслушалась!

«Он» – это папа Гретхен. Всякий раз, встречаясь по делам с мамой, он упрекал ее в том, что Магда плохо учится. Ведь и у Гансика, и у Гретхен, говорил он, в начальной школе по всем предметам, кроме физкультуры, были одни пятерки. А Магда не глупее их, и если она приносит домой плохие оценки, то это из-за «известных обстоятельств», считал папа. В частности, из-за того, что Магда вместе с Пепи остается на продленке. На продленке же детьми никто толком не занимается! Папа был убежден: только неработающая мать – залог хорошей успеваемости!

Гретхен не хотела давать папе лишние поводы для подобных разговоров и подтверждать его странную теорию. Вот почему она старалась делать все, что положено. По этой же причине она в ту пятницу сосредоточенно зубрила английские слова. Впереди – контрольная по английскому, и ей кровь из носу нужно получить пятерку, чтобы компенсировать тройку, схваченную на зачете по физике.

Гретхен как раз проверила последний столбик слов, когда дверь в кофейню открылась и появился Хинцель. Гретхен отложила тетрадь в сторону и улыбнулась. Хинцель подошел к ее столику.

– Все зубришь? – шутливо спросил Хинцель и прислонился спиной к теплой печке. – На улице холодрыга! – сказал он. Гретхен кивнула. – И сыро так! – Гретхен опять кивнула. – Ненавижу зиму! Уеду отсюда! Туда, где всегда тепло!

– Во Флориду, например, – предложила Гретхен.

– В Куала-Лумпур! – отозвался Хинцель.

Гретхен закрыла тетрадь, сунула ее в папку, потом тихонько тронула Хинцеля за рукав и сказала:

– Там сейчас сезон дождей, к твоему сведению!

– Тогда в Гуанабару! – нашелся Хинцель.

– И там дожди, – невозмутимо сообщила Гретхен.

– Правда?! – удивился Хинцель.

– Если честно – понятия не имею! – призналась Гретхен.

– Любезный! – раздался вдруг голос старика-официанта, разбуженного приходом Хинцеля. – Вы так себе зад сейчас спалите!

Хинцель оторвался от печки и ощупал себя со спины.

– Действительно! – пробормотал он. – Прямо горяченная!

Он подсел к Гретхен, откинулся на стуле, закрыл глаза и сказал:

– Я чуть не совершил акт самосожжения!

– Самосожженцы обливают себя бензином! – для порядка уточнила Гретхен.

– Потому что им хочется поскорее справиться с этим делом! – Хинцель достал из кармана пальто мятую сигарету и сунул ее в рот, но зажигать не стал. – А мне вот кажется, что гораздо круче гореть медленно и неторопливо! Прислоняешься к печке в начале декабря и не двигаешься с места. К апрелю от тебя останется один обуглившийся скелет.

У Гретхен не было ни малейшего желания погружаться в бредовые фантазии Хинцеля.

– Придурок! – буркнула она, осуждающе глянув на сигарету, и помахала официанту. – Будьте добры! Еще минеральной воды!

– Ты что, на мели? – поинтересовался Хинцель.

– Нет, – ответила Гретхен. – Я вообще ничего не хочу. Но не могу же я тут торчать часами и ничего не заказывать.

Официант принес стакан воды и поставил его на стол. Стакан был таким полным, что часть воды выплеснулась на мраморную столешницу.

– А вам что принести, господин Хинцель? – спросил официант.

– Тряпку, чтобы лужу вытереть! – недолго думая, ответил Хинцель.

Официант неодобрительно посмотрел на Хинцеля. Взгляд у него получился даже угрожающий: из-за больного глаза, наполовину скрытого заплывшим веком, казалось, будто лицо исказила злобная гримаса.

– Маленький двойной, пожалуйста, и бутерброд с сыром! – поспешил добавить Хинцель.

Официант поковылял за стойку. Гретхен посмотрела ему вслед и покачала головой.

– Вот человек – вечно недоволен! Нет народу – бурчит, потому что заведение ничего не зарабатывает, есть народ – опять бурчит, потому что приходится шевелиться. Так и мается всю жизнь, наверное!

– Кроме понедельников! Когда кофейня закрыта, – пошутил Хинцель.

Он вынул обмусоленную сигарету изо рта и попытался пристроить ее за ухо, но сигарета никак не хотела держаться, потому что уши у Хинцеля были очень маленькие и к тому же оттопыренные.

– На Тенерифе сейчас точно теплынь! – сказал он. – И вода – двадцать три градуса, не меньше!