Грибоедов. Тайны смерти Вазир-Мухтара

В этих словах Грибоедова кроется разгадка той тайны, которая влекла и влечет до сих пор русских поэтов в круговерть бегущих в неизведанное дорог. Под его словами могли бы без сомнений подписаться такие певцы Музы дальних странствий и странники русской поэзии, как Иван Бунин, Константин Бальмонт, Николай Гумилев, Велимир Хлебников и многие другие, кому посчастливилось в жизни сочетать поэтическое творчество с путешествиями. В Крыму, как ни в каком другом месте, поэт задумался о бренности времен, когда с Чатыр-Дага видел "ветхие стены италийцев, греков или готфов", "груды камней", свидетельствовавшие "о прежней величавой жизни". Как писал поэт, он "вообразил себя на одной из ростральных колонн петербургской биржи. Оттуда я накануне моего отъезда любовался разноцветностью кровель, позолотою глав церковных, красотою Невы, множеством кораблей и мачт их. И туда взойдет некогда странник (когда один столб, может быть, переживет разрушение дворцов и соборов) и посетует о прежнем блеске нашей северной столицы, наших купцов, наших царей и их прислужников". Образ странника появлялся в творениях поэта вновь и вновь, и все чаще Грибоедов — один из первых "странников русской литературы" — олицетворял себя самого с этим бесстрашным и неугомонным человеком-скитальцем, спешащим в неведомую даль. В сентябре 1825 г. в письме Бегичеву поэт так сформулировал свою планиду странствий; "…Игра судьбы нестерпимая: весь век желаю где-нибудь найти уголок для уединения, и нет его для меня нигде". И особую тягу у поэта вызывали именно восточные просторы, что он объяснял Булгарину следующими словами: "Восток, неисчерпаемый источник для освежения пиитического воображения, тем занимательнее для русских, что мы имеем с древних времен сношения с жителями оного".

Процитируем лишь некоторые отрывки из поэтических творений Грибоедова, в которых тема странствий с восточным привкусом звучала в полный голос, заметив при этом, что "персидский странник" был по сути своего творческого почерка скорее не поэтом-лириком, а именно поэтом-драматургом, преобразовывавшим поэтическое видение мира в яркие драматические картины:

Туда веди, где под небес равнинойПоэту радость чистая цветет,Где дружба и любовь его к покоюОбвеют, освежат божественной рукою.

("Отрывок из Гете", 1824)

Зачем манишь рукою нежной?

Зачем влечешь из дальних странПришельца в плен твой неизбежный,К страданью неисцельных ран?

("Телешовой", 1824)

Ты помнишь ли, как мы с тобой, Итляр,На поиски счастливые дерзали,С коней три дня, три ночи не слезали;Им тяжко: градом пот и клубом нар,А мы на них — то вихрями в пустыне.

То вплавь по быстринам сердитых рек…Кручины, горя не было вовек,И мощь руки не та была, что ныне

("Серчак и Итляр", 1825)

…Вестник зла? Я мчался с нимВ дальний край на заточенье.Окрест дикие места,Снег пушился под ногами;

Горем скованы уста,Руки тяжкими цепями

("Освобожденный", 1826)

Творец, пошли мне вновь изгнанье, нищету,И на главу мою все ужасы природы:Скорее в том ущелье пропаду,Где бурный Ксан крутит седые воды

("Грузинская ночь", 1828)

А в самой комедии "Горе от ума" есть такие бессмертные строки;

Когда ж постранствуешь, воротишься домой,И дым Отечества нам сладок и приятен…

Любопытно, что в первоначальной редакции "Горя от ума" Чацкий в монологе из 4-го действия прямо говорил о своих кавказских странствиях, как бы следуя теми же дорогами, что и сам автор:

…Я был в краях,Где о гор верхов ком снега ветер скатит,Вдруг глыба этот снег в паденьи всё охватит.С собой влечёт, дробит, стирает камни в прах,Гул, рокот, гром, вся в ужасе окрестность.

Тема странствий в знаменитом творении Грибоедова вообще звучит во весь голос. Начнем с того, что главный герой комедии Чацкий гоже странник, причем добровольный, испытывающий потребность "ездить далеко" и "искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок". Как говорила о Чацком Софья,