Григорьев пруд

Саша останавливался рядом, смотрел из-под руки и с радостным изумлением видел, как легкий, освежающий ветерок проскальзывал по высоким травам и цветам и они приходили в едва заметное движение, как бы облегченно вздыхали; как в глубине синего, чуть выцветшего неба колебались вроде пушинок одуванчиков прозрачные облака, некоторые из них истаивали у него на глазах и неожиданно возникали в другом месте; как в свободном пространстве сосен тонким, режущим блеском сверкала река, но стоило чуть повернуться или сдвинуться в сторону, как этот блеск исчезал.

А сколько новых, никогда не виданных ранее живых существ удалось увидеть! И уже не казался этот окружающий мир таким пространственным и одиноким. Он был наполнен жизнью на каждом шагу, самой разнообразной и подчас удивительной до невозможности. Стоило только прилечь в траву, прислушаться, приглядеться, И все оживало, двигалось, пело!

Саша приметил, что стал он ходить осторожнее, мягче, что каждый звук стал улавливать отчетливее и что каждое, далее вскользь брошенное, слово Сергея Михайловича начинало его волновать.

В один из таких дней он услышал знакомое слово — Таганай. Услышал, и тут же вспомнил о могиле отца, и почувствовал, как защемило сердце, будто кто-то сжал его и, отпуская время от времени, напоминал о своем невидимом существовании.

Саше хотелось побыть одному, а дел всегда оказывалось много: нужно и палатки натянуть, и разжечь костер, и послать в деревню дежурных за хлебом, и в любую минуту он мог понадобиться классному руководителю. Саша выглядел растерянным, не сразу откликался, и Сергей Михайлович однажды спросил с тревогой, не заболел ли он. А когда они подошли к Таганаю, Саша не выдержал и рассказал Сергею Михайловичу о могиле отца. Они помолчали, а потом учитель, развернув карту, присел рядом с Сашей.

— Ну-ка, покажи, где это место.

— Речка должна протекать, — стал припоминать Саша, но он так волновался, что не мог найти на карте маленькую извилистую черточку.

— Может, эта? — сказал Сергей Михайлович и прочитал: — Большой Киалим.

— Да, да, — обрадовался Саша, — Большой Киалим! На этой речке и стоял тот поселок.

— А мы находимся здесь, — Сергей Михайлович поставил точку напротив слова «Таганай» и соединил ее с черточкой, которая означала речку Большой Киалим. — Примерно километров двадцать будет. Ну что ж, изменим немного маршрут.

— Спасибо, Сергей Михайлович.

— Ничего, ничего, — сказал старый учитель, обнимая Сашу, — завтра будем там. — И, помолчав, спросил: — А из братьев твоих там никто не был?

— Я не спрашивал, — покраснел Саша. — Но, наверно, никто. Иначе бы рассказали.

— И ни разу не собирались?

— Нет, не слышал... Вроде не заговаривал никто, хотя об отце часто все вспоминают. Видать, некогда было, вот и не собрались... Я и сам не собирался... Вот только сейчас...

И вдруг ему стало стыдно. Как же так произошло, что вот он только сейчас, на пороге самостоятельной жизни, впервые всерьез подумал об отце, а подумав, не смог сказать ничего конкретного, вразумительного? Отчего же не думал раньше? Отчего не стремился узнать? И конечно же Сергей Михайлович вежливо промолчал, но ведь сделал он это ради того, чтоб Саша сам осознал, как душа его была молчалива, глуха. И Саша еще ниже опустил голову.

— Да, понимаю, — вздохнул Сергей Михайлович. — Никогда не успеваешь сделать все. Ждешь чего-то, а время проходит, и уже многое остается в прошлом... И понимать это начинаешь не сразу... Это правильно, Саша, ты надумал. Вот и в газетах читаешь, и по радио слушаешь... Сколько еще по России неизвестных могил... И братских, и одиноких... И надо знать, надо увидеть, понять, для чего вся эта красота дается человеку... понять, стоя у могилы... Не зря же в народе есть такой обычай, скорее всего даже праздник — родительский день. В этот день все люди приходят на кладбище. Не просто к мертвым... Нет, их не бывает. Есть люди, живущие на земле, и есть люди, отдавшие свои жизни за этих живущих... Иначе бы и земли этой не было, и красоты... Ничего бы не было... Все это ясно, а вот это ясное для каждого человека являет собой предмет весьма загадочный. Все дело только в том, что к одним это приходит рано, к другим слишком поздно...

Сергей Михайлович обнял Сашу за плечи, улыбнулся.

— Ну вот, наговорил я тут, ты и загрустил... Ничего, Саша, ничего. Завтра же и побываем на могиле твоего отца. А сейчас иди и скажи всем, что выступаем...

Уже поздно вечером они вышли из леса на бугор и впереди увидели темные остовы домов и сараев, и только в одном из крайних домов блеснули освещенные окна. Никто не предполагал, что поселок, открывшийся им, давно уже заброшен, каждый, наверно, подумал о том, что просто уже время позднее, все легли спать и только там, где светились окна, еще только собирались это сделать. И все заспешили на этот свет, как ночные мотыльки.

На крыльце дома их уже поджидал бородатый, широкий в плечах мужчина, белея в темноте рубашкой.

— Здесь Большой Киалим? — спросил у него Сергей Михайлович.

— Он самый. Никак заблудились?

— Да нет, сюда шли.