Пока добрался — последние силы оставили. Свалился кулем на штабель бревен, на котором расположились рядком лесодоставщики. Их и лесоносами назвать можно, но в обычай вошло называть лесодоставщиками тех, которые под шурфом работают.
Лесодоставщиков было трое, парни молодые, высокие, как на подбор. Один из них — знакомый, сосед по дому, Григорий Шумаков.
— Ты чего, Никола, до тещиных пирогов побежал?
В другой бы раз я ему на такой вопрос и ответ нашел бы подходящий, а сейчас не до шуток было. Дело серьезное, времени — не густо. Разговоры завязывать некогда. Отдышался чуток — с вопроса начал:
— Слесарей-монтажников видели?
— В погоню направился? — улыбался Григорий.
Что за человек? Привык слушать только веселые побасенки, не может на серьезный лад перейти. Не хочет замечать, что у меня к нему и к напарникам его дело срочное, неотложное.
— Обушка при них не было?
— Были. Даже четыре. Один лишний.
— Где он?
— Кто?
— Обушок этот лишний.
— С собой унесли.
— Куда?
— На кудыкину гору.
— Я серьезно, Гриша.
— Какой ты серьезный, Никола, — улыбался по-прежнему Григорий. — То и смотрю, отчего у тебя лицо глуповатое, как у нашего кота Васьки.
Засмеялся. Напарники его поддержали. Ясно: рассказывал им про шутки мои Григорий, вот и хохочут почем зря.
— Сам ты кот, — обиделся я на Григория, а заодно и на его дружков. — У меня обушок пропал. С медной пластинкой на рукоятке, с резной окантовкой.
— Был такой. Приметный обушок. Верно говорю, Федор?
— Верно, — кивнул головой Федор.
— Где он?
— Обушок-то? Унесли.
— Унесли, — эхом отозвался я.
— Ты чего, Никола, побледнел? Не горюй, я свой отдам,запасной.
— Спасибо. У меня свой есть.
— О чем же печаль? Ты, Никола, нам какой-нибудь анекдотик заверни. Хотя бы тот, про лису. Ребята вот не слышали. Развесели их.
— Эх, Гриша, — вздохнул я. — Ничегошеньки ты не понимаешь. Обушок этот памятный, особый. Мне учитель его подарил, Иван Григорьевич Косолапов. Как же тут не печалиться.
— Нашел учителя, — хмыкнул Федор и брезгливо сплюнул. — Подлец он, а не учитель.
— Кто — подлец?
— Этот самый — твой Косолапов.
Вскипел я. Куда и усталость девалась. Все мышцы напряглись. С кулаками набросился на Федора. Парень высок, плечист, а не устоял, на бок завалился. Не ожидал, что я — худенький да щупленький — кочетом налечу. Но быстро опомнился, двинул рукой — я в сторону отлетел. Вскочил — и снова кинулся на Федора. Но вовремя встал между нами Григорий, заорал:
— Сдурели,черти!
Облизнул Федор распухшую губу, глухо процедил:
— Знал бы, что лишний обушок — обушок Косолапова, сломал бы и выкинул. От такого подлеца ничего бы не принял. Следа бы не оставил.
— Сам ты подлец!
Попытался высвободиться из крепких объятий Григория, но куда там: крепче любой веревки держал меня Григорий. А Федора держал третий напарник и все повторял:
— Не зарывайся, Федя, не зарывайся.
— Ну и черти! — мотнул головой Григорий. — Из-за какого-то Косолапова, как два кобеля, друг в дружку вцепились. Тоже мне — анекдот! Для одного — хорош, для другого — плох. Кто же он такой?
— Подлец! Из-за него мой отец инвалидом остался.
Уж не ослышался я? Нет, не ослышался. Еще громче повторил Федор:
— Из-за него, проклятого, едва жизни не лишился, — и сплюнул под ноги. — Да отпусти меня, Геннадий. Не бойся, не трону.
Отпустил и Григорий мои руки. Тут я снова почувствовал в теле слабость, во рту стало кисло и сухо. Григорий, подсаживаясь к Федору, спросил:
— Что-то я от тебя подобной истории не слышал. Действительно было?
— Расскажи, Федя, — попросил Геннадий, подсаживаясь с другого бока.
Опять они сидели рядком, один лишь я притулился напротив — ослабевший, немощный.
— Про такое разве расскажешь? Напомнил вот, со своим обушком, пропади он пропадом.
Не вскинул я голову, не закричал, а сидел молча и ждал. Терпеливо ждал.
— Отец мне рассказывал так... В одном забое на пару работал он с этим Косолаповым. Поначалу у них все хорошо да ладно шло, без всяких претензий друг к другу, как и полагается между нашим братом-шахтером. А работали проходчиками в откаточном штреке. Два человека — весь коллектив. Вроде нас, лесоносов или лесодоставщиков. Тут что главное — полное доверие.
— Верно, — согласился Григорий. — Не доверять — волками жить, при любой неприятности наперекосяк все может выйти.