Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции

Третий конгресс Коминтерна открылся в Москве. В Большом театре, в 6 часов вечера 22 июня. Открылся, конечно же, вступительным словом Зиновьева, всеми силами пытавшегося объяснить причину полного провала наступательной тактики, выработанной на Втором конгрессе, за те десять месяцев, что прошли с его окончания. О чем делегаты, в отличие от большинства коммунистов Советской России, знали. Знали очень хорошо.

Следующий день работы конгресса, перенесенного в Андреевский зал Большого кремлевского дворца, принес нечто странное. Непонятное, необъяснимое. На трибуну вместо Зиновьева, которому и следовало в соответствии с объявленным накануне порядком выступить с отчетным докладом о проделанной ИККИ работе, поднялся Троцкий. С большой речью, произнесенной как всегда в театрально-пафосном стиле. Он явно узурпировал права и Зиновьева — открыть работу конгресса, и Радека — ему по решению ПБ предстояло выступить от имени РКП о тактике компартий во время революции. Троцкий не только выступил первым. Первым же заговорил о переходе к НЭПу. Защищая его, давая ему положительную оценку.

В тот же день, 23 июня, на вечернем заседании начались прения по речи Троцкого, занявшие и весь следующий день. Такой поворот событий породил среди делегатов слухи: а не означает ли происходящее скорую смену Зиновьева на посту председателя ИККИ Троцким?

Лишь на четвертый день работы конгресса Зиновьев смог отчитаться о деятельности ИККИ. Начал с рутинного: проведено 31 заседание, на которых обсудили 196 вопросов и среди них больше всего о положении в Германии — 21, в Италии — 12. Потом обобщил: «Мы должны были, с одной стороны, выправлять так называемые левые течения, обнаружившиеся в Германии, Италии, Англии, Америке... Одновременно мы вели... идейную борьбу с теми группами, которые были против использования парламентов». Поэтому, подчеркнул Зиновьев, вторым по важности вопросом стало соблюдение 21 условия, и позволявшее пребывание компартий в Коминтерне. А закончил данный раздел выступления такими словами: «Основная задача момента заключается в установлении еще большей связи с массами»²⁵⁷

. То есть тем самым призывом, который несколько дней спустя повторил в докладе Ленин, сделав его главным для всех компартий.

Подкрепил Зиновьев свой лозунг конкретными примерами. Начал с самого сложного и опасного — с положения, сложившегося в компартии Италии, созданной всего лишь в январе 1921 года. Где лидер ее унитаристского крыла Д. Серрати выступил против требования разорвать с Итальянской социалистической партией. Той самой, взгляды которой привели к завершению движения, выразившегося осенью 1920 года в оккупации рабочими крупных предприятий Турина и других городов Севера. Установлении на них своего контроля в лице фабрично-заводских советов. Но ограничившихся чисто экономическими требованиями, так и не переросшими в политические. И вот теперь Серрати в случае неодобрения своей линии — союза с реформистами, всей итальянской делегацией грозит покинуть конгресс.

Вслед за тем Зиновьев остановился на положении в Германии. Вернее, на неудачной попытке начать 18 марта революцию. Немецкие коммунисты вынуждены были пойти на то лишь по настоянию Белы Куна, секретаря ИККИ, для того и присланного из Москвы. Попытке, сразу же провалившейся в Берлине, безрезультатно продолжавшейся несколько дней в маленьких городах Саксонии из-за того, что пролетариат страны не откликнулся на призыв Объединенной коммунистической партии Германии (ОКПГ) начать всеобщую забастовку.

Правда, Зиновьев умолчал о неблаговидной роли Куна, не пожелавшего прислушаться к мнению членов ЦК ОКПГ, созданной в декабре 1920 года. Заявивших и о слабости молодой партии, и о ее неготовности к вооруженной борьбе. Виновным в неудаче Григорий Евсеевич сделал председателя ОКПГ Пауля Леви, открыто высказавшегося против «бланкистской» тактики, навязанной Коминтерном, и потому вышедшего из партии в знак протеста.

Продолжая отчет, Зиновьев перешел к положению в других европейских компартиях. Также молодых, слабых, неопытных. В чехословацкой, не сумевшей направить в нужное русло мощное декабрьское движение пролетариата. Во французской, образованной в декабре 1920 года, но так все еще не сложившейся. Раздираемой собственными радикалами и реформистами.

Зиновьев подытожил: «Нет ни одной страны, где бы процесс раскола, объединения и очищения партий от оппортунистических элементов не имел места»²⁵⁸.

2 июля «ввиду болезни» Зиновьев вместо пространного, учитывавшего бы прения заключительного слова ограничился коротким выступлением. Попытался сосредоточить внимание делегатов на необходимости вести непримиримую борьбу против реформистов и центристов, а также и против левых радикалов, чьи призывы к преждевременным выступлениям представляют чрезвычайную опасность.