Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

Хотя казалось вполне естественным совершить с Жюли паломничество к кобылке на лугу, но мне этот маршрут уже изрядно поднадоел. Мы прошли другой дорогой: через сад к калитке и дальше вдоль реки в сторону Уэст-лоджа.

В неярком вечернем свете чудилось, что расточавшие тяжелый аромат ряды живой изгороди сплошь усыпаны цветами. Высоко над головой носились стрижи. Тоненький щебет волновал и будоражил, как все звуки, которые скорее чувствуешь, чем слышишь: вой серых тюленей, писк летучих мышей, стоны буревестников над пустынными утесами на краю моря.

Теперь, когда мы остались наедине, нам было до смешного мало что сказать друг другу. Жюли была искренна, когда заявила, что самые главные вещи в жизни не нуждаются в обсуждении. Наверное, воскресение из мертвых обожаемой кузины для нее входило в число этих не подвергающихся обсуждению вещей. Ни словом, ни взглядом она не выдала размышлений о том, как мое появление отразится на ее видах на будущее. Возможно, пока это еще не приходило ей в голову… но скоро придет, должно прийти. Не ей, так Дональду.

Мы заполняли восьмилетнюю брешь – я совершенно искренними воспоминаниями о жизни в Канаде, а Жюли живым и (от души надеюсь) весьма вольным описанием лет, что она провела в отделе радиопостановок на Би-би-си.

– …Нет, честно, Аннабель, это святая правда. Каждое слово. Истинно, как Благовещение.

– Что-то не верится. Похоже, ты просто не знаешь значения слова «Благовещение».

– Благая весть.

– Боже!

– Так и думала, что ты будешь потрясена, – самодовольно заметила Жюли.

– Полагаю, ты набралась этого от Дональда?

– Всего хорошего?.. Да, наверное.

Голос у нее заметно увял. Я поглядела на девушку и бросила пробный шар:

– Он очень славный.

– Да-да, я знаю, – без малейшего энтузиазма согласилась Жюли.

Сорвав сухой стебелек прошлогодней полыни, она бесцельно стегала на ходу лютики, тянувшиеся вдоль дорожки, где мы шли.

– Не обращай внимания на миссис Бейтс. Свадьбы и похороны для нее – хлеб насущный.

– Знаю. И не обращаю. Пусть себе приходит к каким угодно выводам.

– Вот и ограда. Пойдем дальше?

– Нет. Давай поищем, где можно сесть.

– Приступки вполне сойдут. Там сухо.

Мы вскарабкались на приступки у изгороди и бок о бок уселись на широкой перекладине, спиной к дому. Стоял очередной тихий вечер, деревья у края луга недвижно замерли в сумеречном воздухе. Справа от нас тропинка отходила от реки, а здесь вдоль нее тянулись плакучие ивы, распустив по воде длинные кудри.

– Знаешь, – снова начала я, – боюсь, я тоже пришла к определенным выводам. И надеялась, что они справедливы.

– Ты о чем?

Я засмеялась:

– Я с первого же взгляда просто влюбилась в твоего Дональда.

Ее лицо на мгновение вспыхнуло.

– Никто не устоит. Я вот тоже. Он такой… такой лапочка. Даже когда я с ним скверно себя веду, ну как сегодня, он все равно такой же. Он – ох, он такой надежный!.. – Она закончила тоном, в котором звучало более уныния, чем пылких чувств: – И я его просто обожаю, правда-правда.

– Тогда в чем же дело?

– Не знаю.

Я не торопила ее. Жюли вытянула ногу вперед и внимательно разглядывала сандалию.

– Это правда. Я хочу выйти за него замуж. По большей части мне ничего так не хочется, как выйти за него и побыстрее. Но иногда, внезапно… – Короткая пауза. – На самом деле он еще меня не звал.

Я улыбнулась:

– Ну, у вас целых три недели впереди.

– Да. – Она наморщила лоб и вздохнула. – Ох, Аннабель, это такая докука, правда? Если бы кто-нибудь мог сказать подобно тому, как они пишут в книжках, но когда все происходит на самом деле, это совсем по-другому. Я имею в виду…

– По-моему, тебе не стоит так уж сильно переживать. В конце концов, у тебя еще уйма времени. Тебе всего девятнадцать.

– Я знаю.

Очередной вздох и унылое молчание.

Спустя минуту я снова заговорила:

– Может, ты предпочла бы поговорить о чем-нибудь другом? Ты вовсе не обязана мне ничего рассказывать, если не хочешь.

– Да нет же, еще как хочу. Мне ужасно хотелось с тобой повидаться еще и по этой причине. Понимаешь, я думала, ты разберешься.

– Моя дорогая, – беспомощно промолвила я.

– Ох, я понимаю, ты его еще не знаешь. Но когда узнаешь…

– Я не то имела в виду. Я хочу сказать, почему ты так свято уверена, что я смогу тебе помочь? Ты же знаешь, как я и у себя-то в жизни все запутала.

Наверное, я ждала в ответ обычный и чисто автоматический отклик, каких-нибудь великодушных возражений – однако ничуть не бывало.

– В том-то и дело, – немедленно отозвалась Жюли. – Те, у кого все всегда идет себе заведенным порядком – они, ну, они не становятся мудрее. И у них никогда не хватает времени подумать, что делает жизнь с другими людьми. А вот если ты сам страдал, то как раз можешь себе представить и как другие страдали. Становишься восприимчивей. Мне всегда казалось, что это единственная польза, которую приносит боль. Говорят, надо, мол, радоваться страданиям, ибо они возвышают душу, – чепуха. Надо всегда, если можешь, избегать боли и страданий, как болезни… но если уж приходится переносить несчастья, пусть они хотя бы делают тебя добрее. Это ведь самое главное – доброта, правда?