Гром небесный. Дерево, увитое плющом. Терновая обитель

Все это время она не спускала с меня глаз, и в этом взгляде таилось какое-то выражение, которое я не могла определить словами. Мне сделалось неуютно, захотелось отвернуться. Кон Уинслоу смотрел на меня так же, только к этому непонятному выражению у него примешивалось откровенное мужское одобрение, отчего его взгляд было легче понять и потому легче вынести.

Наконец мисс Дермотт отвела взор, деловито оглядывая обстановку захудалой комнатки: железную кровать, кричащий линолеум, глянцевитый камин с безвкусными резными украшениями, газовую конфорку на потрескавшихся плитках очага. Казалось, гостья старалась отыскать в безликой уродливости комнаты отпечаток моей личности. Но нигде не висело никаких фотографий, а все книги, что у меня были, я уже успела упаковать. Наконец, потерпев поражение, пытливый взгляд остановился на одежде, неряшливо свисающей из наполовину опустошенного комода, и на сумочке, которую я оставила открытой после того, как лазила за сигаретами. Оттуда вывалилась помада, расческа и маленькая золотая зажигалка с выгравированными переплетающимися инициалами. Они читались легко – «М. Г.».

Мисс Дермотт вновь начала сверлить меня взглядом. Я подавила желание ядовито осведомиться: «Ну что, удовлетворены?» – и сказала лишь:

– Вы уверены, что не хотите курить?

Сама я уже зажгла очередную сигарету.

– Пожалуй, все-таки не откажусь.

Она взяла сигарету и прикурила с легкой неловкостью, выдававшей, что для нее это непривычное занятие.

– Итак? – бескомпромиссно произнесла я, вновь усаживаясь за стол.

Моя гостья заколебалась, на лице ее в первый раз отразилось волнение, однако не смущение, а скорее, как ни нелепо, возбуждение. Впрочем, оно тут же исчезло. Мисс Дермотт сделала быструю затяжку, взглянула на сигарету в руках, словно гадая, зачем она ей, а потом сказала обычным своим ровным голосом:

– Начну с главного, а потом уже объясню. Вы были правы, предположив, что наш интерес к вам глубже, чем обычное любопытство, вызванное подобным сходством. Более того, вы были правы – ужасающе правы, – когда сказали, что у нас есть определенный расчет.

Она помолчала, судя по всему ожидая моей реакции.

Я снова беспокойно соскочила со стола.

– Что ж, это по-честному. Вам от меня что-то надо. Ваш брат уже на это намекал. Ну так что? Я слушаю.

Мисс Дермотт аккуратно положила сигарету в пепельницу, которую я поставила на столике рядом с ней, опустила руки на колени и слегка подалась вперед.

– Нам надо, – отчеканила она, – чтобы Аннабель вернулась в Уайтскар. Это крайне важно. Я и сказать не могу, насколько важно. Она должна вернуться.

Голос ее звучал так буднично, без всякого драматизма, слова же по своей сути были поразительны. Сердце мое на миг кольнуло нервное возбуждение. Хотя я с самого начала подозревала какую-нибудь вздорную затею – а затея оказалась самая что ни на есть вздорная, – но кровь все равно бежала у меня по жилам неровно, точно из неисправного насоса. Я молчала.

Карие глаза неотрывно следили за мной. По всей видимости, гостье казалось, будто все уже сказано. Я же в припадке неподдельной злости гадала: и почему это люди, одержимые какой-то неотвязной тревогой, всегда считают, будто все окружающие столь же восприимчивы к их проблемам? Прилив жестокого упрямства заставил меня тупо возразить:

– Но Аннабель умерла.

Глаза женщины сверкнули.

– Вот именно. Умерла. Она не может вернуться, мисс Грей, не может вернуться… и все вам испортить… или нам.

Не глядя на нее, я следила, как с кончика моей сигареты срывается и медленно опадает в корзинку пепел. Наконец я произнесла без всякого выражения:

– Вы хотите, чтобы я приехала в Уайтскар. Под именем Аннабель Уинслоу.

Она снова откинулась назад. Протяжный глухой скрип кресла был похож на вздох облегчения. Несомненно, мисс Дермотт приняла мое внешнее спокойствие за согласие.

– Да, – подтвердила она. – Мы хотим, чтобы вы вернулись в Уайтскар… Аннабель.

И тут я засмеялась. Я ничего не могла с собой поделать. Возможно, смех этот являлся столько же результатом нервного напряжения, сколько и очевидной нелепости сделанного мне предложения, но если в нем и сквозили истерические нотки, моя посетительница не обратила на них никакого внимания. Она неподвижно сидела и разглядывала меня. Я вдруг узнала выражение ее лица – так бесстрастный критик холодно созерцает театральное представление. Все это время она сравнивала мою внешность, голос, движения с внешностью, голосом и движениями Аннабель Уинслоу, о которой знала так много и которую, надо полагать, обсуждала со своим братом все три последних дня.

Нервы у меня расходились все сильнее. Сделав над собой усилие, я постаралась расслабиться и перестала смеяться.

– Простите, – покачала головой я, – но все это звучит так глупо, когда наконец выражено словами. Так… так театрально, романтично и немыслимо. Самозванство – не старый ли трюк? Послушайте, мисс Дермотт, мне очень жаль, но это сплошное безумие. Не можете же вы всерьез предлагать подобную нелепость!

– Такое уже бывало, – невозмутимо сказала она.