Гроссмейстерский балл

В одиннадцать они расстались. Филипп пришел домой и написал заявление. То, что читал Терновский. Уже прочел. Филипп чувствует, как спину ощупывает взгляд Терновского. Он не оборачивается и ждет… Через несколько секунд послышался шорох пера о бумагу. С паузами. С обдумыванием…

— Вот моя резолюция, — произнес Терновский. — Передайте директору.

Филипп обернулся и взял заявление. Синие аккуратные буквы составляют слова, под ними длинная подпись с завитушками: «Терновский».

«…т. Круглый проявил себя безответственным контрольным мастером и систематически нарушал трудовую дисциплину…»

— Что значит «систематически»?

— Вам объяснит директор… Кстати, ваш заводской пропуск у него. Всего доброго!

Когда Филипп взялся за ручку двери, Терновский сказал:

— Советую вам переписать заявление «по собственному желанию». Пока не поздно!

Филипп, не отвечая, вышел.

Все это произошло утром. А сейчас он сидит в отделе. Ему так не хочется идти к директору. Но ничего не поделаешь, надо! Без этого не обойтись. Чудак Кудинов, решил, что он перепишет заявление… А почему и не переписать? Чего он добьется этим? Какой-нибудь буквы в трудовую книжку? «Уволен по букве „Г“! Говорят, эта буква самая опасная…»

— Скажите, директор приехал? — спросил Филипп по телефону.

— Да. У себя, — ответила Гена Казимировна.

Надо идти. Нет, не перепишу. Отдам так, как есть… Филипп встал.

— Переписывай здесь, не стесняйся. Все мы человеки. — В голосе Кудинова не было ни злорадства, ни жалости. Просто деловой совет.

«Решил, что я перепишу втихаря, заячья душа ты, Кудинов», — подумал Филипп, но ничего не ответил…

Он не стал проходить через цех. Можно встретить Шанцова. Лучше пройти двором. Спокойней…

«Эх, унести бы тебя с этого двора куда-нибудь в лес, за город, а? Срубят тебя здесь или отравят». Ель стояла неподвижно. Окруженная с четырех сторон заводскими стенами, она никогда не знала ветра. На ограде висел замызганный ватник. Филипп снял его и положил на ящик с металлической стружкой.

…Гена Казимировна складывала в серую папку бумаги. Сейчас она отнесет папку в кабинет. На подпись. Филипп протянул заявление. Секретарша пробежала по строчкам быстрым взглядом и посмотрела на Филиппа. Тот кивнул и улыбнулся. Гена Казимировна положила заявление поверх папки и скрылась в кабинете.

Филипп присел. Кошки нигде не видно. Той самой, рыжей, директорской. Кис, кис… Никаких признаков! Вероятно, она в кабинете…

Из кабинета появился начальник снабжения Липкин. Вместо ожидаемой Гены Казимировны. Его толстые щеки негодующе вздрагивали. Чувствовалось, что Липкину надо с кем-то поделиться. Немедленно. Иначе он просто лопнет.

— Как вам это нравится? — обратился он к Филиппу, единственной живой душе в канцелярии. — Нет, они хотят, чтобы я умер! Да, да, не смейтесь… Порядочные люди так бы и сказали: «Борис Лазаревич, умрите!» Это благородно! Нет, они мне говорят: «Борис Лазаревич, нужны кремниевые фотодиоды!» А где их достать? Когда фотодиоды выпускает один-единственный завод. Я, конечно, знаю, где их достать, но почему они уверены, что я это знаю?

— Но это должно вам льстить, — произнес Филипп, врываясь в паузу.

— Молодой человек, на этом заводе мне льстит только одно: быть на бюллетене, — объявил Липкин и вышел из канцелярии.

Гена Казимировна сообщила, чтобы Филипп ждал. У директора начальник цеха. Филипп хотел спросить, какого цеха, но не успел: секретарша вышла в коридор.

Сколько времени кануло с тех пор, как он впервые сидел в этой канцелярии? Месяц, год, столетие?.. Дело не во времени. Говорят, опыт приходит с годами. Возможно. Но иногда он приходит сразу.

Дверь кабинета скрипнула, и на пороге появился Шанцов. Значит, в кабинете был он, начальник сборочного цеха, высокий и грузный, в белом халате доктора, нет, мясника. Филипп отвернулся, делая вид, что не замечает Шанцова.

Тишина. Почему он не выходит из канцелярии?! Вот сейчас хлопнет дверь, и можно будет нормально сесть. Слышатся шаги. Они не удаляются, а приближаются к нему, к Филиппу…

Шанцов остановился совсем рядом. Где-то сверху слышится его лошадиное дыхание.

— Слушай, Филипп, я тебе вот что скажу, брат.

Филипп встал. Он хотел отойти, но Шанцов его удержал. Он дышит в лицо. Хочется отвернуться. И еще эта челюсть, огромная и тупая.

— Так вот, я сообщил директору обо всем. Правду сказал. О том, что я тебя сбил с костылей. И вообще… Ты уж прости.

Шанцов отпустил Филиппа. Остановившись в дверях, он негромко сказал:

— Эх, чурка… Ты думал, мне все равно, за кого прострелили легкое?! Если уж так получилось, что прострелили… Директор просил тебя зайти.

Филипп молчал. Постояв секунду, Шанцов вышел из канцелярии…

— Сколько у вас выговоров? — Корнев поднял голову от бумаг и улыбнулся.

— Два.

— Если дам третий, многовато… Тем более черт знает, что вы выкинете завтра.

— А завтра я не буду работать.

Корнев не расслышал. Может быть, не расслышал…

— Возьмите свой заводской пропуск. Вы свободны.