Гротески

– Так делайте это в том маленьком помещении.

– Увы, оно мне будет служить для… скажем так, для другой цели. Но еще раз уверяю – я никоим образом не помешаю вашим делам.

– Спасибо, я все же против, – упирался я.

– Раз так, – господин Беккерс развел руками, – тогда, конечно, ничего не попишешь, и нам обоим остается лишь продолжить искания… как говорится, дорогу осилит идущий…

Я представил очередную лестницу, завивающуюся незнамо куда, и мне стало дурно.

– Довольно, – обратился я к Фрицу. – Ваша взяла. Принимаю условия.

– Правда? Замечательно! – просиял Беккерс.

И хозяйка просияла на пару с ним, добавив:

– Какой счастливый день.

Я попросил ее прислать за моими вещами пару посыльных и, распростившись, ушел. Голоден я был, точно волк, и потому решил где-нибудь наскоро пообедать. При повторном обдумывании сделка уже не казалась такой выгодной – возможно, стоило вернуться и взять свои слова назад, ведь превыше многих удобств я ценил уединение, – но тут повстречался мне на улице сам Пауль Гаазе.

– Куда держишь путь? – осведомился я.

– У меня нет пристанища, – понуро бросил он. – Я в поиске!

И тут я подумал снова: нет, все же хорошо, что теперь какое-никакое «пристанище» у меня есть. На пару с Паулем – а он был, к слову, художник-оформитель – я отправился в харчевню, где мы основательно и недорого пообедали. Гаазе пригласил меня на выставку и, когда я выразил интерес, пообещал забежать за мной ближе к вечеру.

Когда я вернулся к себе, вещи только-только прибыли. Прислуга и хозяйка помогли мне, и в какие-нибудь два-три часа все было убрано и обставлено, олеографии и безделушки вынесены – комната несколько приобрела характер своего обитателя.

Постучались, вошел Пауль.

– Ба, да тут все уже в порядке, – заметил он. – Пойдем, уже девять часов.

– Правда? – Я взглянул на часы – так оно и оказалось.

Тут опять кто-то постучался.

– Войдите!

– Прошу простить, это я. – Господин Беккерс вошел в комнату; за ним следом двое слуг тащили громадные ящики.

– Кто это был? – спросил Пауль Гаазе, когда мы сидели в вагоне городской железной дороги.

Я рассказал ему все историю.

– Вот так незадача, дружище, – приободрил меня он. – Держись! А… нам уж выходить.

На другой день я проснулся поздно. Когда хозяйка подавала мне чай, я спросил ее, завтракал ли уже господин Беккерс.

– Да, в половине восьмого, – ответила она.

Слова ее меня удовлетворили. Если он и впредь намеревался вставать так рано, то я мог быть уверенным, что он никоим образом меня не озаботит.

Так прошло две недели, за которые я даже и не повидался с ним ни разу, а потому, в сущности, позабыл о самом факте его существования.

Однажды вечером, часов около десяти, ко мне в дверь постучались. На приглашение войти отозвался, как уже, думаю, ясно, Фриц Беккерс.

– Здравствуйте! Не помешаю? – осведомился он, входя в комнату.

– Нисколько. Я как раз заканчиваю свое писанье.

– Точно ли я не стесняю вас?

– Да нет же; нужно вам сказать, в работе своей я дошел до точки замерзания. Сегодня в момент вашего прихода я был занят описанием праздника Осириса, но ввиду скудности материала придется для подкрепления побывать в библиотеке – там-то я найду нужное мне.

Фриц Беккерс улыбнулся.

– Быть может, я сумею быть полезным вам, – предположил он.

Я задал ему несколько вопросов, на которые получил удивительно толковые дельные ответы.

– Да вы, господин Беккерс, не востоковед ли? – изумился я.

– Чуть-чуть, – ответил он.

С тех пор я время от времени видел его; поздно вечером он заходил ко мне выпить стакан пуншу. Иногда я и сам зазывал его к себе. Беседовали мы с ним на самые разнообразные темы; на меня он производил впечатление разносторонне образованного и безусловно интеллигентного человека. О себе он, однако, ничего не говорил, да и окружил себя известной долей таинственности. Дверь, отделявшую его комнату от моей, он завесил тяжелым персидским ковром, не пропускавшим ни звука. Уходя, он постоянно запирал вход в свою комнату, так что хозяйка могла прибираться только в то время, когда он завтракал у меня. Во время «генеральной уборки», по субботам, он усаживался в кресло и, покуривая трубку, ждал окончания чистки. В комнате его, однако, не было ничего необыкновенного; а что скрывалось в той маленькой комнатке, находившейся там, дальше, никто не мог с уверенностью определить: дверь была задрапирована такими же непроницаемыми тканями, да кроме того замыкалась американским тяжелым замком, специально по его пожеланию прилаженным к двум тяжелым железным болтам, вделанным в стену.

Время от времени посыльные приносили Беккер-су большие и маленькие ящики и ящички всевозможного образца и вида. Получая их, господин Беккерс тщательно замыкал свои двери, вынимал из ящиков содержимое, а сами ящики отдавал хозяйке на растопку.

Как-то раз вечером меня посетила моя маленькая приятельница Энни. Я сидел у письменного стола, а она, лежа на диване, читала какую-то книгу.

– Слушай, а ведь уже несколько раз кто-то звонит у входных дверей! – заметила она.

– Ничего, – проворчал я.

– Может быть, хозяйка твоя отлучилась куда-нибудь?

– Да, ее нет дома.