Грозное лето

И изогнулся аршином в поклоне и в ожидании, что же скажет этот рыжебородый и маленький и никак не похожий на грозного монарха, но самый жестокий из монархов — с бегающими туда-сюда невыразительными глазами, от одного жеста которого может подняться море солдат, как говорит граф Мольтке, и затопить Германию от востока до запада.

— Благодарю вас, господин посол, — сказал Николай, — Так я вас слушаю. Вы что-то хотели мне сообщить экстренное?

Пурталес разогнулся наконец и торопливо, будто ему не дадут сказать всего, что ему приказано, произнес почти патетически, как актер:

— Ваше величество, вы есть последняя надежда справедливости и мира. Германия всегда и неизменно уважала великую Россию и питала к русскому народу искренние чувства дружбы и уважения и, я бы сказал со всей категоричностью, любви. Я клянусь вам, ваше величество, что Германия никогда не имела тайных или явных помыслов, направленных против вас, ваше величество, и не начнет никаких действий против России, если к тому не вынудят обстоятельства крайне тяжкие, а именно: движение ваших войск к границам Восточной Пруссии и нашей союзницы Австрии. От вас, ваше величество, только от вашего монаршего волеизъявления зависит сейчас судьба мира и народов Европы, а быть может, и всего света. Отмените всеобщую мобилизацию, ваше величество, и спокойствие мира будет спасено. Это заверения моего императора, вашего величества друга и брата.

Верил ли Пурталес своему императору и его словам, сказанным в телеграммах Николаю? Нисколько. Более того: он точно знал, что Вильгельм именно того и добивается от русского царя, чтобы дать возможность Австрии покончить с Сербией, а своему генштабу дать возможность покончить с Францией, а уж тогда пусть Россия пеняет на себя: от разгрома ей все равно не уйти.

Так говорили в немецком генеральном штабе, так говорил Вильгельм всегда. Но Пурталес знал и другое мнение о России, мнение Бисмарка, который говорил в свое время: «…Даже самый благоприятный исход войны никогда не приведет к разложению основной силы России, которая зиждется на миллионах собственно русских… Это неразрушимое государство русской нации…»

Знал хорошо Пурталес и мнение Мольтке-младшего: нельзя, никак нельзя ввязываться в войну с Россией прежде, чем будет покончено с ее союзницей Францией, ибо война на западе и на востоке одновременно — смерти подобна. Но кайзер ни с кем и ни с чем не желал считаться, и Пурталес делал все от него зависящее, чтобы потомки не указывали на него пальцем, как на виновника войны. «Я выполняю волю моего монарха, я не повинен перед божественным правосудием», — думал он, ожидая, что же ответит ему русский царь.

Николай молча показал ему свою последнюю телеграмму Вильгельму и посмотрел на него свирепо и неприязненно.

Пурталес прочитал:

«Мне технически невозможно остановить военные приготовления. Но пока переговоры с Австрией не будут прерваны, мои войска воздержатся от всяких наступательных действий. Я даю тебе в этом мое честное слово».

Прочитал и покраснел до корней гладко причесанных, с пробором, рыжеватых волос. Было совершенно ясно: русский царь не желает идти на компромисс, как то бывало прежде, а желает поставить Австрию на колени и заставить ее пойти на переговоры с Сербией. Но какие могут быть переговоры, коль Австрия бомбардирует Белград, коль никто их не ведет и вести не намерен: ни Франц-Иосиф, ни тем более Вильгельм? Посредничество Англии? Но чего можно ждать от этой торговки, если она только и мечтает о том, чтобы выкурить из Персии и Турции Россию и Германию одновременно — в лучшем случае, а в худшем — столкнуть их лбами, обессилить и стать полноправной хозяйкой на всем Среднем Востоке?

Пурталес отлично знал, что друзья Германии в английском кабинете никогда не допустят, чтобы лорд Грей впутался в войну с Германией из-за Франции, но Пурталес так же знал, что лорд Грей великолепно воспользуется вторжением германских войск в Бельгию и одержит в кабинете и в парламенте верх, ибо Англия являлась гарантом неприкосновенности Бельгии. Значит, предложение о посредничестве — это всего лишь дипломатическая уловка лорда Грея. Но русский царь непоколебимо верит в то, что посредничество Англии принесет свои плоды. «Боже, до чего же эти русские невежественны в политике!» — думал Пурталес, вновь читая телеграмму, и наконец услышал:

— Я ничего нового, граф, сказать вам не могу. Могу лишь подтвердить то, что я телеграфировал моему другу и императору Германии: мои войска не начнут военных действий прежде, чем к тому меня не принудят обстоятельства, то есть если Австрия не примет моих предложений о третейском разбирательстве конфликта с Сербией с участием всех заинтересованных сторон… Я вас более не смею задерживать, господин посол. Прошу передать императору Вильгельму мои самые сердечные чувства уважения и преданности, — заключил Николай и сел за заваленный бумагами, картами и книгами стол.

Пурталес был взбешен, Пурталес был в отчаянии: его выставляют за дверь, как мальчишку!