Грозные царицы

По окончании этого бурного заседания, которое Анна Иоанновна сочла своей настоящей коронацией, императрица, в сопровождении все разрастающейся когорты гвардейских офицеров, двинулась в сторону членов Верховного тайного совета, которые, не желая присутствовать при триумфе той, которой хотели подстричь коготки, но которая этими коготками только что изодрала их всех в кровь, предпочли ретироваться. В то время как большая часть верховников словно бы онемела – они стояли подавленные, унылые, удрученные, – Дмитрий Голицын и Василий Долгорукий обратились к толпе противников и публично признали свое поражение. «Пусть все будет так, как угодно Провидению!» – философски заключил Долгорукий.

И снова взорвалась толпа, снова послышались крики «Виват». «День одураченных» подходил к концу. Когда уже не оставалось ни малейшего риска примкнуть не к той партии, сделать неверный выбор, Остерман, который, притворившись тяжело больным, якобы пролежал все это время в постели по настоянию врачей, вдруг появился – свеженький как огурчик и веселый как скворец, – поздравил Анну Иоанновну, поклялся ей в вечной преданности и потихоньку предложил императрице начать от имени Ее Величества показательный процесс против Долгоруких и Голицыных. Анна бросила ему радостно-презрительную улыбку. Ну, и кто осмеливался говорить, что она другой породы, чем Петр Великий? Только что она доказала обратное. И одна только мысль об этом переполняла ее гордостью.

Самое трудное осталось позади, и Анна Иоанновна уже без особых переживаний стала готовиться к коронации: надо было ковать железо, пока горячо. По ее приказанию официальная церемония была назначена на 15 марта 1730 года – то есть спустя две недели после описанных выше событий. Коронацию решено было проводить с обычным блеском, в Успенском соборе Кремля. Екатерина I, Петр II, Анна Иоанновна – смена одного Величества на другое происходила в таком быстром темпе, что голова кружилась в этом безумном вальсе. Явление новой императрицы вынуждало москвичей в третий раз за шесть лет приветствовать торжественный кортеж, который двигался по улицам города по случаю восшествия на престол государыни. И, уже привыкшие к этим повторяющимся празднествам, они тем не менее все с тем же энтузиазмом выкрикивали здравицы и выказывали благоговение перед «матушкой-царицей».

Но и императрица проводила дни не в праздности. Она начала свое царствование с того, что назначила главнокомандующим и главным камергером двора Семена Андреевича Салтыкова, который так верно послужил ей, и сослала чересчур беспокойного Дмитрия Михайловича Голицына в его земли, чтобы примерно наказать. А самое главное, что она успела сделать, – это послать эмиссара в Митаву, где Бирон с нетерпением ожидал известия о том, что путь свободен. Получив это известие, он немедленно выехал в Москву.

В старой столице праздники по поводу коронации сопровождались гигантскими фейерверками, но сверкающие огни салютов вскоре померкли на фоне редкостно яркого багрянца рассветного неба: вставала заря, небо внезапно запылало, будто сбрызнутое алой кровью… Среди народа нашлись смельчаки, решившиеся увидеть в этом дурное предзнаменование.

V. Странности и причуды Анны

Царевна Анна в семнадцать лет была выдана замуж за герцога Фридриха-Вильгельма, который, оставив о себе при дворе воспоминание как о сварливом принце-пьянице, увез супругу в Курляндию, в Анненгоф. Прошло всего несколько месяцев после отъезда из России – и Анна Иоанновна осталась вдовой. Тут же перебравшись в Митаву, она жила там в одиночестве и нужде, чувствуя себя покинутой Богом и людьми. В течение долгих лет, когда весь мир, казалось, позабыл о ее существовании, за Анной, словно тень, следовал повсюду некий Эрнст-Иоганн Бирон – дворянин вестфальского происхождения. Бирон занял в сердце герцогини место ее прежнего возлюбленного, Петра Бестужева, должника Петра Великого.

Сменив Петра Бестужева, Эрнст-Иоганн Бирон, человек весьма плохо образованный, но с непомерными амбициями, проявил необычайное усердие и оказался незаменим как в дневных трудах герцогини, так и в ее постели по ночам. Ей в равной степени нравились и его советы, и его ласки. Бирон освободил любовницу от обременявших ее забот и опасений, доставляя ей все удовольствия, каких только она могла пожелать. Хотя настоящая фамилия его была «Bühren», а близкие, русифицировав ее, называли его Biren'ом, сам он предпочел, чтобы его «офранцузили», и выбрал другую транскрипцию своего имени: «Biron». Будучи внуком конюха Якова Курляндского (Jacques de Courlande), Эрнст-Иоганн претендовал на высокое происхождение и везде говорил, что принадлежит к благородному французскому роду Биронов, под фамилией «Бирон» он и вошел в историю.