Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс

Я уже знаю, кто такой Коля Баталов. Старый майор. За всю свою службу он войны не попробовал. И Афган мимо прошел, и «горячие точки». Когда волгоградский корпус собирался в Чечню, Баталов ждал увольнения, временно состоял в должности помощника начальника штаба. Позорная должность, как сказал про нее применительно к Баталову Рохлин. И Коля, без пяти минут пенсионер, вдруг попросился в Чечню. Рохлин был строг. «Чего? Вам что предписано? Увольняться?» Но Коля вместо дембеля сел вместе со всеми в эшелон и приехал в Моздок, а потом в Грозный. И здесь опять обратился к Рохлину. «Я ж танкист по образованию! Дайте какое-нибудь задание!» – «Ну, дайте ему под охрану мост через Сунжу. Чтоб дудаевские танки из Бароновки к нам в тыл не прорвались. Все, идите!»

И тут Коля Баталов начал творить чудеса. Он не просто оборонял мост. Он каждую ночь брал с собой пару-тройку солдат. Молодых, необстрелянных. И уходил к духам в тыл. А по утрам на совещаниях на командном пункте раздавал сувениры – зеленые повязки боевиков. За одну ночь пять духов прирезал, за другую десять. Рохлин призадумался: «Дайте-ка ему роту в подчинение!» Количество зеленых повязок удвоилось. И тогда Рохлин приказал передать под команду Баталова 74-ю мотострелковую бригаду, она как раз «без головы» осталась. Штатного командира полковника Бахина с тяжелым ранением увезли в Моздок. И оказался бесперспективный майор мирного времени Николай Баталов находкой-комбригом для военного времени.

Сейчас рохлинская группировка рвется к дудаевскому дворцу. И 255-й полк, который когда-то в Сталинграде брал Паулюса. И 74-я бригада рвется. Надо пленить Дудаева.

Снаряд попадает в костел. Крыша трещит и осыпается. Прямо кино «Два бойца». Баталов наливает себе спирта. Выпивает. Кряхтит. Надевает стальной шлем.

– Ну, давайте, ребята! Вечером, может, увидимся.

О более далеком будущем здесь никто не задумывается. Не лишиться бы настоящего.

«Куда вы! Ну куда вы все! У нас же тут раненые!» – Олег Бессолов, начмед 8-го армейского корпуса, в отчаянии бьет кулаком в ладонь. Его не слушают. Народ прет и прет. В бункере уже стоять негде. Как в трамвае в час пик! Только здесь все в касках, с оружием и в бронежилетах. А наверху, над нами, начинается что-то невероятное. Словно кто-то гигантской кувалдой долбит по перекрытиям нашего полевого госпиталя. Народу столько, что я целую минуту не могу найти знакомой физиономии. Замечаю командира медроты Толика Калмыкова. Протискиваюсь к нему.

– Толь, что это?!

– Да это авиация. Бомбардировщики. Нас поддерживают. Ты же видишь, город, как слоеный пирог – тут мы, тут они, потом снова мы. А летчикам что? Они всех подряд… поддерживают…

Ну летчики! Да они нас сейчас убьют! По животу неприятно растекается теплота. Колени слабеют. Я присаживаюсь на койку в ногах у раненого. Коньяк не действует. Который день я его дисциплинированно принимаю, но… Голова тяжелеет, реальность тянется, как кисель – и все! Нет опьянения! Афганцы, сослуживцы мои, рассказывали мне, зеленому лейтенанту: «Там, за речкой, пьешь, пьешь всю ночь – и хоть бы хны!» Не верил. Оказывается, точно. Страх делает тебя трезвым. А сейчас мне особенно страшно. И ведь, главное, от тебя ничего не зависит. Ты, как подопытный кролик в стеклянном аквариуме. Вот сейчас вытянет тебя лаборант за уши, сделает смертельный укольчик, и привет… Ощущение жуткой неопределенности. Попадет бомба – даже не найдут тебя в этих кирпичах. Или не попадет…

Десять минут, пятнадцать… Все. Тишина. Пехота лезет обратно наверх. Здесь тепло, светло, но никто не хочет задерживаться в подвале даже на полминуты. Честно говоря, по утрам и мы стараемся отсюда уйти. И вернуться на ночлег как можно позже. Здесь смерть. Страдания. Бывает, правда, и счастье в глазах мелькает. У эвакуируемых. Но оно такое счастье, сомнительное… Осколок под легким или ступни нет. Зато для этих «счастливчиков» грозненский ужас закончился. Есть и такие, что в тыл убывать отказываются. Их в госпиталь, а они обратно в развалины!

Вот подполковник. Зимняя шапка, поверх стальной шлем, ремешок затянут под подбородком. Бушлат, бронежилет. Между колен зажат автомат. Ссутулившись, сидит на табурете у коек, в проходе. Весь в пыли, грязный, небритый. Санитар уговаривает его раздеться, прилечь. Тот тихо отказывается.

– Снимите хоть каску!

– Нет-нет, не надо! Спасибо. Я сейчас посижу немного и обратно пойду.

Подполковника привели свои же бойцы. От республиканской библиотеки. Две пули застряли в бронежилете. Дважды контужен. Заикается, голова трясется. В ухе запекшаяся кровь. Ему говорят: эвакуироваться! А он – наотрез! Сидит в бункере еще минут пять, потом расталкивает санитаров и уходит наверх. Сам, без сопровождающих. Обратно в свои развалины.

Навстречу подполковнику в бункер спускается группа солдат. Разведчики. Принесли командира. Кладут на пол, разворачивают красное ватное одеяло. Бессолов наклоняется к раненому. Еще один врач кладет пальцы на шею. Ищет пульс.

– Ребят, он убит…

– Да как убит, мы его живым грузили пять минут назад.