Грозовой перевал (Wuthering Heights)

Still it became in a manner necessary; twice, or thrice, Hindley's manifestation of scorn, while his father was near, roused the old man to a fury: he seized his stick to strike him, and shook with rage that he could not do it.	Однако в какой-то мере это было все-таки нужно; раза два или три случалось, что Хиндли в присутствии отца выказывал свое презрение к приемышу, и старик приходил в ярость: он хватал палку, чтоб ударить сына, и трясся от бешенства, понимая, что бессилен это сделать.
At last, our curate (we had a curate then who made the living answer by teaching the little Lintons and Earnshaws, and farming his bit of land himself) advised that the young man should be sent to college; and Mr. Earnshaw agreed, though with a heavy spirit, for he said-'Hindley was nought, and would never thrive as where he wandered.'	Наконец наш священник (у нас был тогда священник - помощник викария, живший тем, что учил маленьких Линтонов и Эрншо и сам обрабатывал свой клочок земли) посоветовал отправить молодого человека в колледж; и мистер Эрншо согласился, хоть и неохотно, потому что, говорил он, "Хиндли бездельник и, куда он ни подайся, ни в чем не добьется успеха".
I hoped heartily we should have peace now.	Я от души надеялась, что теперь у нас водворится мир.
It hurt me to think the master should be made uncomfortable by his own good deed.	Мне было больно думать, что наш господин должен мучиться через собственное доброе дело.
I fancied the discontent of age and disease arose from his family disagreements; as he would have it that it did: really, you know, sir, it was in his sinking frame.	Я воображала, что его старческая раздражительность и недуг происходили от неурядицы в семье, так что он как будто сам держал в руках то, что было их причиной. На деле же, как вы понимаете, сэр, беда была в том, что силы его шли на убыль.
We might have got on tolerably, notwithstanding, but for two people-Miss Cathy, and Joseph, the servant: you saw him, I daresay, up yonder.	Все же мы могли бы жить довольно сносно, когда бы не два человека - мисс Кэти и Джозеф, слуга: вы его, я думаю, видели там у них.
He was, and is yet most likely, the wearisomest self-righteous Pharisee that ever ransacked a Bible to rake the promises to himself and fling the curses to his neighbours.	Он был - да, верно, и остался - самым нудным, самодовольным фарисеем - из тех, что только для того и роются в библии, чтоб выуживать из нее благие пророчества для себя и проклятия на голову ближних.
By his knack of sermonising and pious discoursing, he contrived to make a great impression on Mr. Earnshaw; and the more feeble the master became, the more influence he gained.	Понаторев в проповедничестве и набожных речах, он сумел произвести впечатление на мистера Эрншо; и чем слабее становился господин, тем больше подпадал под влияние своего слуги.
He was relentless in worrying him about his soul's concerns, and about ruling his children rigidly.	Джозеф неотступно донимал хозяина своими наставлениями насчет заботы о душе и советами держать детей в строгости.
He encouraged him to regard Hindley as a reprobate; and, night after night, he regularly grumbled out a long string of tales against Heathcliff and Catherine: always minding to flatter Earnshaw's weakness by heaping the heaviest blame on the latter.	Он научил его смотреть на Хиндли, как на беспутного негодяя; и из вечера в вечер брюзгливо плел длинную нить наговоров на Хитклифа и Кэтрин, причем он всегда старался польстить слабости старого Эрншо, взваливая всю вину на девочку.