Группа поддержки для выживших девушек

Подвесной указатель «Салатный бар / Мороженое» чуть покачивается над грудой белья в стирку на полу. Я под треск колен опускаюсь на корточки и вижу, что этот мешок одежды без костей – окровавленное тело женщины. Я переворачиваю ее, вижу жалкие остатки ее черепной коробки. Ее лицо размазано по полу. Была ли она красивой, думаю я. Была ли она счастливой, думаю я. Кто были ее сестры, думаю я. На ней футболка «Красного озера», бейджик на правой груди изгваздан биологическим веществом, я стираю его большим пальцем.

– Прошу прощения, Марси, – говорю я, вкладывая в эти слова гораздо больше смысла, чем когда-либо прежде.

Я заглядываю в кухню – там тоже лежит кто-то лицом вниз в футболке, напитанной темно-красным. Кажется, это мужчина.

Стефани побывала здесь.

Сколько человек уже умерло потому, что я поверила ей?

Что-то тихонько ударяется об стену, и я резко поворачиваю голову, отчего боль пронзает ее от виска до виска. Я вижу плотно закрытую дверь в кладовку, подхожу и становлюсь сбоку, потому что в двери – круглое окно посредине, а я не хочу, чтобы тот, кто там прячется, видел меня. Я толкаю дверь. Она остается на месте, но, возможно, она тяжеловата для легкого толчка. Я собираюсь с силами, толкаю ее еще раз и теперь слышу, как она дребезжит на засове. Слышу, как что-то поскрипывает внутри. С какой стати Стефани запираться в кладовке? Она хочет находиться на свободе и убивать. Я прижимаю лицо к стеклу.

Внутри темно, и потому я с двух сторон выставляю козырьки для глаз из ладоней. Что-то движется там, в темное.

– Эй? – шепотом зову я.

Дай бог, чтобы мой голос не разнесся слишком далеко по дому. Я постукиваю костяшкой пальца по стеклу. И снова вижу движение чего-то внутри.

– Я вас вижу, – говорю я.

Тот, кто внутри, шарахается в глубь темноты.

– Вы ранены? – спрашиваю я.

– Линнетт? – Приглушенный голос проникает через дверь где-то на уровне моей поясницы.

– Джулия?

Щелкает засов. Что-то мелькает на периферии моего зрения, и я мгновенно опускаюсь на корточки и разворачиваюсь, вижу стайку птиц, вспархивающую с широкой лужайки за окном. Их крылья искрятся серебром. Джулия выезжает из кладовки на своем кресле-коляске, это низкая крепкая модель с большими, повышенной прочности колесами, установленными под углом. За ней стоят два оцепеневших подростка и нервная женщина, которая, судя по ее виду, немало времени проводит в лагере.

– Заприте за мной, – говорит им Джулия. – Мы вас позовем, когда будет безопасно.

Они подчиняются, а я чувствую такую усталость оттого, что это только Джулия, что есть и еще убитые, что Стефани все еще где-то там, продолжает убивать.

– Что за чертовщина происходит? – спрашивает Джулия.

– Это Стефани, – говорю я. – Стефани Фьюгейт.

На лбу Джулии собираются морщины, потом кожа на лбу разглаживается.

– Девочка с Красного озера? – спрашивает она. – Та, которую ты похитила? Господи Иисусе, Линнетт, ты совершенно не разбираешься в людях. Она тут разгуливает с автоматом.

– Я не думаю, что у нее автомат, – говорю я, вспоминая дробовики в кузове пикапа Дани.

– Ну, хорошо, давай постоим тут, порассуждаем о калибре оружия, которым девица – твой новый лучший друг, по твоему разумению, – убивает здесь всех, кто попадется ей на глаза.

В моем мозгу происходят какие-то темные пульсации, от которых рвота подступает к моему горлу.

– Говеный у тебя видок, так что я тебя прощаю, – говорит она. – Сигнал сотовой связи сюда не проходит, но в амбулатории есть проводной телефон, можем попробовать.

Мы трогаемся с места, и я бормочу онемевшими губами:

– А что с Хизер и Мэрилин?

– Они у озера вместе со всеми остальными, – говорит она мне. – Я поднялась сюда за кремом от загара. Человек двадцать персонала ушли на поминальную службу по Адриенн.

Я не слушаю. Я остановилась и стою, не двигаясь. С этого ракурса я вижу кровавый отпечаток на стеклянной двери, приходящийся на одинокое дерево, которое с других мест блокировало мне вид на середину широкой зеленой лужайки. В траве ползет человек. Я узнаю фланелевую рубашку. Джули смотрит туда же, куда и я.

– Это?.. – начинает Джулия.

– Ты давай к телефону, – говорю я. – А я – к Дани.

Я спешу из дома, но у стеклянной двери меня догоняет Джулия.

– Ты полагаешь, я не смогу спуститься по лестнице? – ворчливо говорит она и объезжает меня.

Джулия уже практически на краю веранды, когда я спускаюсь. Она откидывается в спинке своего кресла, одной рукой хватается за балясину и практически сбрасывает себя вниз через три ступеньки на землю, колеса ее кресла гасят удар. Я стараюсь не отставать от нее.

– Шевели задницей, – подгоняет она меня, повернув голову, а ее коляска пожирает пространство лужайки.