Грущик

Моей любимой игрушкой в детстве был маленький плюшевый петух. Выговаривать слово «Петушка», с правильным ударением на второй слог, я научился сразу после «мама» и «папа». Хотя, наверное, выходило что-то наподобие «питуська». Я проводил с Петушкой всё своё время, и другие принадлежности для досуга мне были не нужны. Да и кто бы мне их предоставил во времена, когда голодало полстраны.

В один из дней, когда я был предоставлен сам себе (а таких было большинство), мне захотелось прогуляться с единственным другом по дому. Для исследования территории была избрана самая длинная из комнат (метров 10 или около того), казавшаяся мне в те годы просто бесконечной. Ходить я тогда уже умел, но не слишком виртуозно. Периодически присаживался на пятую точку передохнуть. Всё же, шаг за шагом, я завершал этот спринт. Но когда я только собрался сформулировать своим пока ещё не совсем развитым мозгом мысль «Петушка, мы сделали это!», как случился сюрприз. Поэтому и запомнился не сам факт «похода» от одного дверного проёма до другого.

Мебель в комнате была установлена так, что шифоньер прилегал к стене, которая служила символом моей финишной черты. Между ними был промежуток шириной в человеческий корпус. Там скапливалась пыль, а ещё там было идеальное пристанище для нашего кота. Когда я проходил мимо, грязный уголок стал объектом моего внимания. Там лежал наш Рыжик, да не просто лежал, а красовался перед случайными зрителями «уловом». Четвероногий слепил подобие натюрморта из мышей, выложенных в форме вопросительного знака. На мой звонкий смех и зов, чтобы все посмотрели на сие чудо, никто не отозвался. Рассказывал через несколько лет – тоже не верили. Пока в один из дней рыжий проказник не повторил тот финт.

Мозаика из грызунов – это ярко, но второе воспоминание я помню ещё чётче. Это был промозглый будний день. На улице только и делай, что считай оттенки серого. За окном дождь и гроза, солнце едва пробивается из-за облаков. В одной из комнат у нас никогда не было света из-за проблем с проводкой, и всегда были закрыты ставни. Во всём доме было электричество, а в этой части темень 24/7.

Когда я стал чуть взрослее, меня туда не пускали, ведь комната была отведена для плотских утех – не только моих родителей, но и всех, кто приходил в гости и желал уединиться. По какой-то причине, в тот самый день, 2 марта 1995 года, я проснулся в этой кромешной мгле вместе с мамой. Только мы начали обсуждать, чем займёмся сегодня, как забегает бабушка с криком: «Наташа, Влада Листьева убили!». Раньше я слышал глагол «убили» только применительно к тараканам и мышам. Но не к людям. До конца не понимая смысла слова «убить», я смотрел на своих плачущих родственников и не мог уразуметь происходящего. Листьев не был членом нашей семьи, так откуда столько эмоций?.. Тогда меня впервые в жизни охватил страх. Его ощущение только усилилось после включения телевизора: на доброй половине каналов значилась надпись «Владислав Листьев убит». И тишина. Могу ошибаться, но подобного не было в истории нашего телевидения – ни до, ни после. В день, когда ублюдки застрелили прославленного журналиста, человеческая смерть обрела для меня образ. Последующие полгода прошли как в тумане. То событие выбило меня из колеи.

Примерно двумя годами раньше разум зафиксировал самое приятное из моих первых воспоминаний. Оно связано с одним очень хорошим человеком. Но сначала – немного предыстории.

Дед Саша, который повстречал бабушку Аню уже после её развода с Володей, был мировым человеком. Примерно таким же, как прабабушка Лида. Со всеми умел найти общий язык. Постоянно шутил, улыбался – был настоящим рубаха-парнем. На фотографиях со свадьбы моих родителей он уже присутствует, а значит, появился в нашей семье ещё до моего рождения.

Меня дед Саша обожал. Был у него один приём, который работал безотказно, а потому был повторен не единожды. Принесёт с собой кучу всяких сладостей и даёт мне по одной, приговаривая: «Это тебе от зайчика»… «от белочки»… «от лисички». Я безумно радовался, что добрым лесным зверям есть до меня какое-то дело, хотя не до конца в это верил. Но доказательства у хитреца были неопровержимые – любитель поохотиться, он вместе с мясом приносил в дом, например, волчью шкуру, натянутую на лист фанеры или картона. Так можно было понять, что дед правда был в лесу и виделся со всеми, кто «передавал» мне угощения.

В перечислении памятных мгновений шоколадки из леса идут после Влада Листьева по трагической причине. Смерть, которая, несмотря на новости о гибели журналиста, всё ещё оставалась далёким от меня понятием, внезапно появилась слишком близко. Когда мне было уже шесть, и я начал более-менее запоминать происходящее, деда Саши не стало. Он умер безболезненно, во сне, от остановки сердца. Те вкусности и то, как его тело выносили сквозь специально выбитое окно (до сих пор не понимаю, почему не через двери), – два моих крохотных воспоминания о ещё одном большом человеке.