Грустная девочка

Лежать рядом с другим человеком Эмме не приходилось довольно давно. Теперь маленькое теплое тело прижималось к ней сквозь несколько слоев одежды, и она ощущала, как бьется сердце ребенка. София ничего не говорила, и Эмма старалась ни о чем ее не спрашивать – молчание было успокаивающим, правильным и приятным. Зачем портить момент и выяснять то, что все равно не пригодится?

– У тебя есть дочка? – Когда время стало подходить к концу, София заговорила сама.

– Нет.

– А у тети Ирены есть. У Инесс тоже кто-то будет.

– Да, я знаю.

– А муж у тебя есть?

– Нет.

– Хорошо. Когда у тебя будет дочка, ты уже не захочешь лежать со мной рядом.

– У меня не будет детей, – целуя ее в макушку, прошептала Эмма.

С тех пор, как прошла та безумная неделя в середине лета, она в первый раз произнесла это вслух, и при этом ее слова были обращены к маленькой девочке. И впервые за все эти месяцы Эмма не ощутила боли, думая о своей болезни.

София перевернулась и обняла ее, прижимаясь лицом к ее плечу.

– Ты умеешь петь? – спросила она.

– Да, немного.

Она подумала, что сейчас девочка попросит ее спеть что-нибудь, но вместо этого София прошептала:

– Научишь меня когда-нибудь?

– Конечно. Правда, у меня получается не очень хорошо.

– У тебя все получается хорошо, – искренне заверила ее малышка, очевидно, свято веря в правдивость собственных слов.

– Спасибо, добрый человечек, – улыбнулась Эмма, обнимая ее в ответ.

В этих скупых разговорах, в теплых объятиях и мягком дыхании было больше близости, чем в бесконечных сюсюканиях и постоянном беспокойстве. Эмма все еще опасалась называть Софию родным человеком, поскольку не могла сказать точно, нормальны ли такие отношения с ребенком из соседнего дома, но сейчас все стало гораздо проще. Чужой она назвать эту малышку уж точно не могла, а это значило, что рядом с ней лежал родной человек. Девочка, ради благополучия которой Эмма была готова пожертвовать собственными интересами, полностью доверялась ей и рисковала при этом даже больше – насколько можно было понять, Софию уже не раз предавали и обманывали.

София ожила. Шерлок наблюдал за ней, сидя во главе стола и делая вид, что поглощен ужином. Ирена, вне всяких сомнений, тоже это заметила – она бросала на малышку беглые взгляды и улыбалась. Пока их не было, в доме явно произошли какие-то перемены, которые затронули девочку и исцелили ее измученную детскую душу. Судя по виду Филиппа, он явно знал, в чем было дело, но спрашивать его об этом было бесполезно – в каких-то вопросах он был непреклонным и очень упрямым. Мальчик оставался загадкой для Шерлока, и он даже побаивался собственного племянника, не зная, с какой стороны лучше к нему подступиться.

Он снова перевел взгляд на Софию – она сидела за столом, и тихо, как мышка, ела свой ужин. Если бы он был знаком с ней чуть хуже, то этот спокойный и сдержанный вид мог бы его обмануть, но он изучил поведение племянницы достаточно хорошо, чтобы увидеть едва заметные перемены. Ее движения больше не были скованными и медленными, а взгляд был загадочно скрыт под длинными ресницами. София берегла одну только ей понятную радость от окружающих, старательно хранила молчание и глядела исключительно в свою тарелку.

Даже зная, что он не имеет на это права, Шерлок все равно отчаянно хотел знать, что произошло с ребенком. Что за неведомые причины заставляют ее впадать в транс и отстраняться от жизни, а потом возвращают ей радость и аппетит?

После ужина он на время ушел в детскую комнату к дочери, поскольку Ирена должна была закончить все дела на кухне. Поиграв немного с Дианой, он дождался, когда вернется жена, а потом прошел в гостиную, где в это время обычно сидела София. Она пользовалась временным затишьем и проводила примерно час перед сном в постоянных тихих играх, основанных только на ее воображении.

Сейчас она сидела за столом и передвигала маленькие керамические фигурки – его подарок на ее пятый день рождения – по полированной поверхности, приговаривая что-то себе под нос. Она часто говорила сама с собой, но никто и никогда не пытался вникнуть в суть ее монологов. В прежние времена, когда он наблюдал за ней достаточно долго, ему начинало казаться, что она просто рассказывает сама себе истории собственного сочинения. Теперь такой маневр не удался – едва он сел в кресло в дальнем углу комнаты, как она тут же перестала играть и подняла глаза, глядя прямо на него.

Все-таки она была поразительно умна и проницательна. Шерлок полагал, что ранняя потеря родителей сделала его племянников полудетьми-полувзрослыми, непонятными и грустными людьми, способными чувствовать гораздо больше, чем полагается ребятам их возраста.

– Ничего, играй, – отчего-то шепотом сказал он.

Она никак не отреагировала на его слова, просто продолжила глядеть на него с непонятным выражением, в котором с трудом можно было угадать настороженность.

– Когда уедешь? – тоже шепотом спросила она.

– Очень скоро. Наверное, послезавтра.

– А приедешь когда?

– Еще не знаю.

София кивнула каким-то своим мыслям, а потом взяла в руки одну фигурку и стала ее разглядывать.