Грымза с камелиями

    Ей-то какая разница? Похоже, с некоторых пор у злостной Дюймовочки только один в жизни девиз – главное, сделать все назло мне.

    – Тебе никто не разрешит!

    – Виктор Иванович разрешит!

    – Вот дозволят, тогда и будешь чужие вещи трогать, а пока пошла отсюда вон!

    Я на нее даже не рассердилась. От идеи упросить Воронцова разрешить мне здесь жить по телу побежали мурашки, извещающие о скорой победе. Не буду сейчас заострять Петровну на этом вопросе, лучше потом по-тихому договорюсь с Воронцовым. Если все получится, то домик станет практически моим, и не надо будет вести поиски, все время оглядываясь назад. Я улыбнулась. Я улыбнулась еще раз. Ну и еще раз, дабы сделать приятное Екатерине Петровне.

    – Что ж, пойду навещу маменьку, соскучилась она, наверное, без дочерней ласки.

    Я направилась к двери.

    – Тебя никто не отпускал, в доме случилось невесть что, а ты по своим делам собралась? – вдруг лицо Екатерины Петровны изменилось. – Это ты, негодная, колье своровала, и сейчас его из дома вынести хочешь?!

    Нет, ну логика у нее присутствует, то есть ситуацию разложила грамотно.

    – Значит, так, хотите вы этого или не хотите, а я отправляюсь к маме, вернусь и помогу вам по хозяйству, как и следует поступать добропорядочной горничной.

    Я соскочила со ступенек и направилась к забору.

    – Держи ее! – закричала Екатерина Петровна садовнику.

    – Ты куда топаешь? – спросил Юрий Семенович, отрываясь от ведер с песком.

    – Маму навестить, – ответила я.

    – Ну, иди.

    Он победно посмотрел на Екатерину Петровну.

    К реке я подходила в каком-то непонятном состоянии: мне казалось, будто и Сольку, и Альжбетку, и маму я видела очень давно – много месяцев тому назад, и что сейчас случится очень волнительная встреча. Мы обнимемся и всплакнем...

    – Ну, наконец-то, голубушка, ты о нас вспомнила, – фыркнула мама, увидев меня.

    Я облегченно вздохнула – ничего в этом мире не изменилось.

    – Девчонки где? – поинтересовалась я, заглядывая в холодильник. Продуктов было достаточно, можно не волноваться – с голода родные и близкие не умрут.

    – Ты бы лучше спросила, каково твоей матери здесь одной, с этой беспардонной молодежью.

    – Каково тебе, мама, здесь одной с не самыми лучшими представителями нынешнего поколения?

    Мне же не жалко спросить.

    – Это кошмар!

    Теперь, когда формальности соблюдены, надеюсь, можно переходить к насущным вопросам.

    – Девчонки-то где?

    – У реки!

    – А Осиков?

    – Я прошу тебя называть его Арсением Захаровичем.

    Хорошо, что не папой... Опять же, как положительная дочь иду на уступки.

    – А где Арсений Захарович?

    – Не знаю!

    – Вы поссорились?

    – Нет, но он несколько раз уходил и не говорил куда, я, знаешь ли, не привыкла к такому обращению, я даже готова разорвать помолвку...

    – Что?

    Кажется, я все-таки пропустила торжественную часть.

    – Я не хочу об этом говорить, – поспешно буркнула мама.

    – Хорошо, просто скажи мне, где он может быть?

    – В деревне, ходит там кого-то выискивает... мне кажется, он бабник.

    Ах, мама, усмирите свою ревность, уверена, у этого человека есть и другие интересы.

    Пожалуй, я начну с Осикова...

    Деревенька была так себе, вернее, ее практически не было: дома покосились и глазели на мир выбитыми окнами, изредка доносился скрип проржавленных дверных петель, а некошеная трава переваливалась через низенькие заборы. Что здесь делает Осиков и где он? Я поддала ногой камень. Вопросы есть, ответов пока нет.

    Я пошла по дороге, с удовольствием рассматривая раскидистые яблони, скамейки и заросшие дорожки.

    – Куда путь держишь, девонька?

    Из-за облупленного забора показался дед Остап. Приятная встреча, пожалуй, я даже соскучилась.

    – Здравствуйте, а я человека ищу.

    – Помню, помню, о незнакомце ты в прошлый раз спрашивала.

    – Да нет, уже не его, – улыбнулась я. – Вы здесь такого маленького толстенького мужчину не видели?

    – И его видел, а как же не видеть.

    Дед Остап открыл калитку и махнул рукой в сторону его домика.

    – Что значит – и его видели? – поинтересовалась я, направляясь вслед за радушным старичком.

    – Так появился твой неряшливый парень, видал я его.

    – Где? – оживилась я.

    – В деревеньке нашей и проживает, прячется в одном из домишек.

    Мы зашли на терраску, большой круглый стол занимал почти все ее пространство. Дед Остап усадил меня на красивый резной стул, налил из банки в стакан какую-то мутную жидкость и сказал:

    – Пей, никакая хворь не возьмет.

    Надо выпить, надо для дела...

    – Не бойся, это же квас на травах, такого нигде не сыщешь.

    Я сделала маленький глоток. Мало того, что я осталась жива, мне захотелось выпить еще. Остренькие пузырьки разбежались по языку, и я блаженно прикрыла глаза.

    – Пей, пей, Аннушка.

    Когда меня еще назовут так... Да, пожалуй, никогда.

    – А где этот дом, в котором он прячется? – продолжила я разговор.

    – До конца деревни топать надо, там еще огромная труба ржавая лежит, и возле дома будка собачья желтая, собаки уж нет никакой, а вот будка осталась.

    – А кто там жил раньше?

    – Старуха Матрена да муж ее, Василь, померли два года назад, им уж по девяносто было, а собаку Полканом звали, добрая собака была.

    Не думаю, что тот, кто меня интересует, приходится им родственником.