Губерман Игорь

В живую жизнь упрямо верил я,в простой резон и в мудрость шутки,а все высокие материиблядям раздаривал на юбки.

Толстухи, щепки и хромые,страшилы, шлюхи и красавицы,как параллельные прямые,в моей душе пересекаются.

Мне моя брезгливость дорога,мной руководящая давно:даже чтобы плюнуть во врага,я не набираю в рот гавно.

Я был везунчик и счастливчик,судил и мыслил просвещенно,и не один прелестный лифчикпри мне вздымался учащенно.

 Мой небосвод хрустально ясени полон радужных картин

не потому, что мир прекрасен,а потому, что я — кретин.

На дворе стоит эпоха,а в углу стоит кровать,и когда мне с бабой плохо,на эпоху мне плевать.

Пишу не мерзко, но неровно:трудиться лень, а праздность злит,живу с еврейкой полюбовно,хотя душой — антисемьит.

Я оттого люблю лежатьи в потолок плюю,что не хочу судьбе мешатькроить судьбу мою.

Все вечные жиды во мне сидят —пророки, вольнодумцы, торгаши,и, всласть жестикулируя, галдятв потемках неустроенной души.

Я  ни в чем на свете не нуждаюсь,не хочу ни почестей, ни славы;я своим покоем наслаждаюсь,нежным, как в раю после облавы.

Пока не поставлена клизма,я жив и довольно живой;коза моего оптимизмапитается трын-травой.

Ничем в герои не гожусь —ни духом, ни анфасом;и лишь одним слегка горжусьчто крест несу с приплясом.

Клянусь компотом детства моегои старческими грелками клянусь, —что я не испугаюсь ничего,случайно если истины коснусь.

Что расти с какого-то момента

мы перестаем — большая жалость:мне, возможно, два лишь сантиметрадо благоразумия осталось.

 На дереве своей генеалогиихарактер мой отыскивая в предках,догадываюсь грустно я, что многиекачаются в петле на этих ветках.

Склонен до всего коснуться глазомразум неглубокий мой, но дошлый,разве что в политику ни разуя не влазил глубже, чем подошвой.

За то, что смех во мне преобладаетнад разумом средь жизненных баталий,фортуна меня щедро награждаетобратной стороной своих медалей.

В этом странном окаянстве —как живу я? Чем дышу?Шум и хам царят в пространстве,

шумный хам и хамский шум.

Когда-нибудь я стану знаменит,по мне окрестят марку папирос,и выяснит лингвист-антисемит,что был я прибалтийский эскимос.

Что стал я пролетарием — горжусь;без устали, без отдыха, без фальшистараюсь, напрягаюсь и тружусь,как юный лейтенант — на генеральше.

Каков он, идеальный мой читатель?С отчетливостью вижу я его:он скептик, неудачник и мечтатель,и жаль, что не читает ничего.

Господь — со мной играет ловко,а я — над Ним слегка шучу,по вкусу мне моя веревка,вот я ногами и сучу.