Гуд бай, Арктика!..

Сквозь колючую снежуру вглядывалась я в надвигающийся берег, пытаясь различить моржиные очертания. Мне казалось, такое многоголовое стадо будет видно издалека, до наших ушей докатится их громогласный рев, лай, хрюканье и нежное посвистывание. Моржи за сто верст чуют приближение человека, но мы подбирались к ним против ветра, да какого! Волков еле удерживал «зодиак», пока высаживал нас на берег, чтобы лодку не унесло в открытое море.

Все волновались, готовились к встрече с моржами, думали, как они отнесутся к непрошеным гостям? А встретил нас плоский пустынный остров Мофен, жутко неприветливый, напрочь лишенный растительности, без признаков жизни, разве вокруг невысокого взлобья волна о камень плеснет, с камня бежит, да у кромки прибоя бились и позванивали льдинки, меж которых мельтешили, не пугаясь ледовитых волн, кулички-песочники. Мы были подавлены пустотой этого клочка суши, опоясанного водой, продувного со всех сторон, его тяжелым сумрачным небом и морем с налетом ледяного сала.

«Ноордерлихт» медленно канул в снежные завихрения. А его команда, словно блуждающее по лесам и полям воинство короля Херлы, очутилась на необитаемом острове, сплошь усеянном костями.

Много раз мы отмечали на проплывающих мимо берегах могилы первопроходцев и зверобоев, места их захоронений носили хмурые названия: Мыс мертвецов, Гора мертвецов, Остров мертвецов, Залив креста, Бухта скорби, Гора печали.

Мофен был островом упокоения моржей.

Я сразу обнаружила позвонок кита. Потом еще несколько китовых позвонков и череп моржа. Сначала мы шумно удивлялись то одной кости, то другой, потом они стали попадаться на каждом шагу — обглоданные медведями и ветрами, обклеванные чайками, а вскоре возник целый моржовый мемориал, усеянный черепами с отпиленными бивнями, как на картине Верещагина «Апофеоз войны» — гора черепов, челюсти с зубами, лопатки, позвонки…

Мы очутились за пределами мира, достижимыми для рода людского, и назад уже не было возврата. Кругом ни души. Только углубления от покоившихся на песчаном пляже ластоногих великанов, как раз моржи любят песочек и гальку, к чему им царапать брюхо на острых больших камнях? Борозды от объемных тучных тел тянулись к морю, отпечатались на берегу следы ласт, в пальцевые вмятинки сыпался снег. Всюду птичий и моржовый помет, старые гнезда бургомистров с примерзшим пухом, припорошенным снегом, целые стволы деревьев с длинными корнями, приплывшие из Сибири, листья ламинарий, выброшенные на песок, рыбацкие сети с буйками, угловатые льдины — места до того голые и костлявые, прямо страх берет. Самое время распевать псалом, который настойчиво рекомендовал своим спутникам в подобных случаях святой Брендан: «Ниспошли, Господи, Свет Своего Лика на нас!..»

Синтия нашла коробку от вологодского молока и остов детского автомобильчика.

— Lonely Island, — печально сказала Синтия.

Как-то неуютно нам стало, очень неуютно, да еще снег секучий косой затруднял дыхание, обжигал лицо, слепил глаза, — каждый думал: эх, зря я не надел на себя все содержимое чемоданов.

Даже Дэвид Баклэнд, который годами готов слушать рокот Ледовитого океана, и тот, зябко поеживаясь, сказал Андрею:

— Пожалуй, пора на корабль…

Мы уже стали надевать спасательные жилеты. Как вдруг море вспенилось бурливо, и показались пять шаровых макушек! Потом глаза, носы и сахарные клыки. Пятеро моржей разглядывали нас на почтительном расстоянии — с опаской и любопытством.

Леня ахнул и со своей камерой без приближения наперевес бросился к моржам прямо в море.

— Стой, Леня! — закричал Волков. — Я их сейчас выманю на берег! Я буду топать ногами, увидишь, они вылезут, им будет интересно, что за шум?

Он давай топтаться на месте, стучать сапожищами, тонко намекая моржам, что эти выкрутасы несомненно заслуживают их внимания. К его маневрам присоединился океанолог Боксол, который не уступал русскому орнитологу ни общественным весом, ни габаритами. Вместе они притоптывали так, что устроили на острове Мофен небольшое землетрясение. Чем и впрямь возбудили моржовое любопытство. Заинтригованные, моржи по пояс высунулись из воды, обнажив свои аршинные клыки, после чего, не сворачивая, поплыли прямо на Леню.

С каждым взмахом ласт они становились громаднее — исполины со складчатыми шеями! Уж различим был каждый ус толщиною в воронье перо, и чернейшие ноздри полумесяцем.

А Волков-то, Волков! До чего он чувствует натуру всякой живности, в частности, непостижимую, загадочную душу моржа! Все уже представляли себе картину, как тридцать витязей прекрасных чредой из вод выходят ясных, такой восторг нас обуял — невозможно передать: продрогли, промокли — и тут такое чудо.

Но моржи быстро утолили свое любопытство и уплыли, только белые пенные клочья взлетали и рассыпались посреди океанских волн, и на фоне ледяных панорам поблескивали их бурые в пятнышко затылки.