Гуд бай, Арктика!..

Ветер заполаскивал желтый атлас, красный даблоид на ветру зябко поджимал пальцы.

Леня ругался:

— Все не в фокусе! И зачем ты обрезаешь мне ноги? Не соблюдаешь золотое сечение! Я тебе сто раз говорил: треть под ногами и две трети над головой! Мельчишь! А теперь слишком крупно! Переделывай!

Тишков может кого угодно замучить своим даблоидом — даже на краю Земли среди вечных льдов, когда явно пришла пора подумать о жизни и смерти, а не об искусстве.

Почему-то мне в плавании по Ледовитому океану все вспоминается моя незаметно промелькнувшая юность, как мы восходили в Закарпатье на вершину горы. А настала пора возвращаться — побросали вниз рюкзаки, легли поперек склона и покатились.

Рюкзаки, подскакивая на ухабах, летели с ветерком к подножию горы.

Самих так раскрутило — не остановишься.

Хлеб и вареные яйца в рюкзаке превратились в сплошное крошево.

Полуденный зной, трава сухая, выгоревшая на солнце, ни скал, ни камней, терпкий запах трав, нагретой земли и острое ощущение счастья.

Сегодня, ступив на Дунар-брин, на самом краю ледника мы увидели вмерзшую в лед книгу. Корешок вморожен, а страницы шевелил ветер, это был дневник какой-то женщины, видимо, китаянки, книга была открыта на главе: «В привилегированном обществе тысяча золотых украшений».

«В 1958 году, когда моя мама впервые повела меня в школу, меня одели в розовый жакет, зеленые брюки, а в волосах у меня был огромный красный бант».

— Она описывает свое детство, школу, как все равно ты, — сказал Леня. — Звали ее Сян-Син-Сяо. Она читала стихи, занималась каллиграфией… Другие ученики смеялись над ней, подложили в парту лягушку… Просто невероятно читать здесь подобный дневник. Как он сюда попал? Главное, вы с ней почти ровесницы!..

Безмолвие гор простирало над нами лиловые знамена. Снега сияли на вершинах. Кругом было только небо, снег и горы вдалеке, с вершин стекал туман, дымные тучи заволокли солнце. Но оно вырвалось и засияло. И я пошла всему этому навстречу нетоптаными полями, вверх, вверх, по снежной целине.

Внезапно послышался грохот. Казалось, что массы льда обрушились в море. А это было дыхание ледника. Он медленно полз к океану, треща и громыхая. Утробный рокочущий гул доносился из его глубин, это тяжелым молотом колотил по камням бог Тор.

Тут Леня спохватился и давай кричать, чтоб я немедленно вернулась. И Андрей с карабином на плече стал кричать. И Дэвид.

Тогда я легла поперек склона и покатилась.

Точь-в-точь как это со мной было сорок лет тому назад.

На что мой учитель Нисаргадатта Махарадж заметил:

— Единственный способ быть юным — это быть вечным.

Глава 23

Встань на цыпочки и стучи зубами

В полночь хватила нас непогода. Стук, скрип, треск!

— Ты что там — рвешь бумагу??? — кричит Леня сверху.

В каюте холод — руку из-под одеяла невозможно высунуть. Стенка ледяная, из иллюминатора тонкой струйкой на Леню текла вода. С вечера мы прилепили клейкой лентой Луну к моей шконке, а началась качка, Луна стала отклеиваться. Сменился атмосферный фронт, мы попали в арктическую воздушную массу. После шторма повалил снег и закрыл толстым слоем всю палубу, потом поднялась вьюга, и, просыпаясь, мы видели все то же свинцовое небо, белые берега, бьющие в борт льдины да легкие хлопья снега, облепившие такелаж.

Наш папас Дэвид Баклэнд на завтраке рассказал, что в бухте Саллихамма, где мы ночевали, месяц назад выбросило на берег тушу кита, потом его смыло волной, теперь кит лежит на мелководье, и белый медведь его ест, уже доедает.

— Мы не будем смотреть это зрелище, — твердо сказал Леня.

Но все повскакали с мест, набросили первые попавшиеся куртки, побежали наверх. А мы что? Лысые? Мы тоже выбежали на палубу. Колючая снежная крупа, копоть, моль слепила глаза, дул-задувал отец густых снегов Борей, а на берегу, весьма каменистом и высоком, бродили медведица с медвежонком. Медвежоночек палевый, мокрый, поджидал медведицу на суше. А она входила в море, ныряла. И выныривала с китовым мясом в зубах.

— Мы сюда собираемся высаживаться? — спросила Даша.

— Нет! — ответил Волков.

— Ну, они же уйдут!

— Они здесь живут и никуда не уйдут, — сказал Андрей, — просто залягут за камни. Она скрип снега под нашими ногами услышит метров за двести, а тюленя на льду почует за три километра, даже сквозь плотный снегопад.

Медведи насытились и давай подниматься в гору. Сбоку — медведь и медведь, а со спины присмотреться — человеческая фигура. Поморы говорили, мол, там человек — под шкурой самца, мужик, безграничной стихийной силы. Ко льду припадет и прислушивается. Почует плывущего подо льдом тюленя — пробьет лапой лед и вытащит его. Такая силища.

Белый медведь — чернокожий. И мех у него — не белый, а совершенно бесцветный, но так преломляет свет, что кажется белым. Каждый волосок — прозрачная полая трубочка, через нее солнечное тепло проникает к медведю и согревает его.