Гуд бай, Арктика!..

Грумант изобилует преданиями об ошкуе. Ошкуй звали тут медведя. Да и сам архипелаг в его честь именовали Ошкуем. Медвежьи зубы считались верным средством против обмана, коварства, опасностей и злоключений, медвежьи когти — способными привораживать любимого. А лакомиться медвежьими лапами боялись — освобожденные от меха, они поражали охотников невероятным сходством с человеческой ногой.

Леня достал камеру, чтобы сфотографировать эту колоритную парочку, но объектив его «Кэнона» не был рассчитан на такое дальнее расстояние.

— Может, подойдем поближе? — спросил он у Волкова.

Андрей настроил свой фотоаппарат с линзами для съемки диких животных.

— Если получится — скачаешь у меня мишкины портреты, — благодушно сказал Андрей. — Медведя лучше близко не снимать, издали спокойнее. Есть такое местечко в Канаде, Черчилл, там фотографы арендуют специальные домики с узенькими окошками — бойницами для съемки полярных медведей. Вот арендовали такой домик американский фотограф и мой знакомый швед Стефан. Пришел медведь. Американец камеру закрепил на штатив, объектив из окошка высунул, а Стефан с руки снимает. Медведь обернулся — и как бросится на них. Стефан отскочил от окна, а тот не может быстро спрятаться, надо ж хватать аппаратуру и бежать внутрь, а он закрепился, да еще объектив наружу торчит, медведь зацепил лапой камеру, вытащил на снег и — вдребезги. Американец кричит: «Десять тысяч баксов, десять тысяч баксов!!!» А Стефан все это снимает!..

Мы находились на самой северной точке нашего путешествия — тысяча километров оставалось до полюса, всего-то пятьсот с чем-то миль. Из снежной мглы надвинулся на нас исторический остров Чермниседоя. В 1928 году здесь останавливался русский ледокол «Красин» после того, как он снял с льдины экипаж потерпевшего крушение дирижабля «Италия».

Возглавлял экспедицию великий географ Рудольф Самойлович. По дороге они обследовали морские просторы между Шпицбергеном и Землей Франца-Иосифа, мерили океанические глубины и впервые составили карту рельефа дна высоких широт Арктики.

С 1921 по 1927 год Самойлович провел пять арктических экспедиций по изучению Новой Земли.

В 1928 году был награжден орденом Трудового Красного Знамени за спасение экспедиции Нобиле.

В 1931 году руководил научной частью международной воздушной экспедиции на дирижабле «Граф Цеппелин».

В 1938 году его обвинили в шпионаже и антисоветской деятельности.

А в 1939-м — расстреляли.

С грохотом опускается якорная цепь, в это время Волков пристально оглядывает землю в морской бинокль. Если на берегу лежит медведь, он обязательно встанет или хотя бы поднимет голову: что за шум? Острова маленькие, хозяин Арктики бродит по всей прибрежной полосе и может очутиться в любом месте в любое время.

— Если бы он встал, когда загрохотала цепь якоря, — объяснял нам Андрей, — я сразу бы его увидел, и тогда бы мы не высадились. Во всяком случае, в той части острова, где мы высадились, его в этот момент не было. Правда, он мог посмотреть, что за шум, не вставая. Или привстать, но потом лечь опять…

Короче, там пошли уже такие дела, что даже когда Леня просто приближался к задраенному иллюминатору, я говорила ему: Леня, надень куртку! А выход на палубу вообще был равнозначен выходу в открытый космос.

Первый «зодиак» ушел с Андреем и Афкой, мы наблюдали со шхуны, как они медленно плыли, разгребая веслом увесистые льдины-целухи и смерзшиеся комья снега — колтужник это называют, или колтак. А потом долго чалились около заснеженных скал.

В июне 1928 года, когда эти воды бороздил «Красин», море было сковано двухметровым льдом. Чтобы продвинуться на полторы мили, «Красину» требовалось четыре часа…

«Красин» вышел из Кронштадта 16 июня. Через два дня Амундсен на «Латаме» вылетает на поиски Нобиле из норвежского города Бергена. Вылетает и пропадает.

24 августа после спасения части экипажа «Красин» второй раз пускается в путь вокруг Шпицбергена, теперь уже на поиски Амундсена и унесенного в никуда дирижабля «Италия». Тут-то, наверное, красинцы и заглянули на Чермниседою.

Мы стали спускаться в моторку. Лодка отдельно, штормтрап отдельно. Ветер такой, что даже Афка нахлобучила на свою курчавую шевелюру какую-то лихую норвежскую шапку. Леню залило водой, как выражается гляциолог Топчиев, «по самые помидорки». Покуда шлюпка уткнулась в «бараньи лбы», занесенные снегом, всем досталось — кому плеснуло в сапоги, кому за шкирку.

Снежный ветер штормовой не пускал нас на берег, валил с ног, пронизывал до костей. Укутанные, словно астронавты на Луне, стояли мы перед белой горой, из-за которой хлестала метель, казалось, еще пару шагов — и тебя унесет вместе с сапогами и спасжилетом к черту на рога.

— Сейчас мы пойдем искать исторический монумент, но где он, понятия не имею, — звал нас Андрей в пасмурные дали. — Мне мореманы говорили, что в девятнадцатом веке тут якорь бросило шведское судно, они выложили камнями год прибытия и название корабля. Есть и другие достопримечательности. Я, правда, не знаю, где это конкретно…

Вдруг Миша закричал:

— Идите все сюда, здесь кроме нас еще фашисты были!