Гудвин, великий и ужасный

— Ну, как же, — засуетился Карлсон. — А вот, вспомни, когда мы воровали молочко у младенцев? Что я сказал? Я сказал «Да поможет нам Бог!» Или когда мы подсматривали за монашками? Вот, полюбуйся. Это моя рукопись. Я, между прочим, самый лучший в мире писатель детских книг, — Карлсон достал из-под матраса солидную амбарную тетрадь и принялся быстро листать, обещающим жестом уминая ладонью воздух по направлению к Свану.

— Нашел! Вот послушай… Малыш и Карлсон осторожно прошли по карнизу и заглянули в окно. То, что они там увидели, острым кинжалом резануло их сердца. Тетя Грэтхен увлекла карлика в кровать и оседлала его, словно необузданного коня. «Боже мой! — вскричал Карлсон, — пока дядя Клаус смиренно служит в банке, она развлекается с цирковым карликом! Надо немедленно позвонить ему на службу и сказать, будто бы с его женой случился несчастный случай, и пусть немедленно едет домой. А мы посмотрим, верно, Малыш?»

— Что-то я не припомню ничего подобного, — сказал Сван. — Может, это был все-таки какой-нибудь другой малыш ?

— Не знаю, не знаю… А вот еще, насчет Бога. Малыш и Карлсон пролезли через маленькое окошко кондитерского магазина и попали в обширное помещение склада. «Боже мой! — вскричал Карлсон, — сколько же тут конфет!» Слышишь, Малыш? Я сказал: Боже мой! Разве и это было не с нами?

— Да, припоминаю, — нахмурился Сван. — Что-то вроде того…

Последнее время он хотел, но никак не мог вспомнить, когда впервые зашел за черту. Когда впервые украл, солгал, предал… Первую кровь он помнил хорошо, равно как и первое крупное дело, но прежде было множество мелких. В сущности, все это плавно и постепенно сводилось к самой первой конфете.

Теперь ему за сорок. Время от времени его посещает странная боль в левой стороне груди. Как, например, сейчас… Сван засунул руку за пазуху и почесал свое сердце. «Люггерс» попался костяшкам его пальцев. Он хлопнул себя по коленям, игриво посмотрев на Карлсона:

— Ну, а ходишь ты что — по-прежнему в эту трубу?

— Да! — вскричал Карлсон. — в трубу к старухе Попсон. Правда, она давно умерла, и там теперь поселились какие-то другие жильцы, новые русские, но традиция, понимаешь ли…

Сван встал и вышел. Он без труда разыскал трубу старухи Попсон, скорее, конечно, по затрапезному внешнему виду, чем по географическому положению, и помочился в нее, дружелюбно оглядывая крыши. Горькое, брезгливое чувство детства возникло где-то внизу живота и отпустило вместе с опавшей струей, однако, этого укола было достаточно, чтобы смутное колебание Свана превратилось в выбор.

— Ладно, — процедил он сквозь зубы, стряхивая. — Живи и здравствуй.

Чайка пролетела низко над крышей, едва не коснувшись его плеча. Не перевелись еще в городе эти жирные птицы… Внезапно Сван услышал приглушенный голос. Он быстро, на цыпочках, подкрался к домику.

— Сван! — говорил Карлсон сдавленным шепотом, и на секунду ему показалось, что Карлсон зовет его на помощь…

— Я же говорю: Сван , почему вы мне не верите? Повторяю по буквам: Софья, Василий, Анна, Норманн… Международный бандит находится на крыше дома номер… Я постараюсь задержать его сколько возможно.

Такого поворота Сван никак не ожидал. Он колупнул ногтем старую краску на стене, краска откололась почти что правильным, как монетка, куском. Он раскинул руки и ощупал ладонями воздух, словно сжимая два мяча…

Выждав полминуты, он вошел в домик и посмотрел на Карлсона. Тот мирно сидел на подушечке, под которую только что спрятал сотовый телефон, и болтал ногами.

— Что наша жизнь? — начал он, загадочно улыбаясь, как человек, которому известна истина. — Вся наша взрослая жизнь — это всего лишь телесериал, поставленный по сценарию, который был написан еще в далеком детстве.

— Наша жизнь — дерьмо, — подтвердил Сван.

— Жизнь, — сказал Карлсон, — это старение, умирание, это всего лишь отдельный и частный случай смерти.

— Жизнь — это и есть смерть.

— Это длинный комментарий к одному-единственному великому стихотворению.

— Жизнь — это свисток перед входом поезда в туннель.

— Это очередь к зубному врачу.

— Жизнь — это книга, настолько толстая и скучная, что как-то не хочется читать ее до конца.

— Это долгая увертюра к опере, которой никто никогда не слышал.

— Жизнь — это болезнь, которая передается половым путем.

— Это бесконечная, беспроигрышная игра в рулетку.

— Или на рояле.

— Или в театре одного актера.

— А почему одного? — встрепенулся Карлсон.

— Да потому что он козел, — припечатал ладонью Сван.

Он посмотрел на часы, прикидывая оставшееся время.

— Ты куда-нибудь торопишься? — поинтересовался Карлсон.

— Вот что, — сказал Сван. — Полиция будет минут через семь-восемь. У нас есть еще немного времени.

— Какая полиция? — покраснел Карлсон.

— Обыкновенная. В бронежилетах.

Сван достал «люггерс», повертел в руках и положил на колени. Карлсон окаменел, громко сглотнув слюну.

— Это такая игрушка? — спросил он.

— Нет, не игрушка.

— Тогда зажигалка? Скажи мне, Малыш, что это зажигалка.

— Нет, — сказал Сван, — это не зажигалка.

— А что ты собираешься делать?