Гуляйполе

– Да шось нехорошо мени од цых ваших разговоров… Хочете безвластия, мыру… а од немцив оборонять хто ж нас буде, Нестор Ивановыч, если шо?

– Немцы тоже в скором времени придут до анархизма. И тогда воевать с нами не захотят… Ну шо ты, Настя, такая пугливая стала? Дивчинкой была – в ночное с нами ходила. Цыган не боялась. А счас…

– Не знаю. Бабой стала, Нестор Ивановыч. У чоловика, говорять, ум, а у бабы – чутье.

– То у собаки чутье! – нахмурился Махно и, набрав в рот деревянных гвоздей, начал с остервенением вколачивать их в подошву. – Ты лучше лежи и про дытынку думай. Як рожать будеш? Як назовем?

– Иваном. Як татка вашого.

– Не, Настя! Знаеш, як мы его назовем?.. Вадимом.

Настя насупилась:

– То – панське имя, Нестор Ивановыч. У нас в Гуляйполи сроду такого не було.

– Не було, так будет!

– В Святцах надо почитать…

– Брось ты те Святци! – рассердился Нестор.

Он встал, выхватил из стопки небольшой томик в темном переплете:

– От послушай, Настя, про Вадима. Исключительный был человек! – Он подошел поближе к лампе, отыскал нужную страницу. – От!.. «Его душа расширялась, хотела бы вырваться, обнять всю природу и потом сокрушить ее… – Тут Нестор взмахнул рукой, сокрушая воздух. – …Если это было желание безумца, то, по крайней мере, великого безумца… Что такое величайшее добро и зло? Два конца незримой цепи, которые сходятся, удаляясь друг от друга…»

Настя слушала его, широко раскрыв глаза, стараясь уловить смысл: уловить не разумом, а душой.

– Ой, якись нехороши слова. Закыньте вы цю книгу, Нестор Ивановыч! То – чорна книга! Господи помылуй! – перекрестилась она. – Одведы биду!

– Дура! – закричал на нее Нестор, подскакивая и замахиваясь Лермонтовым.

Настя, защищаясь, подняла перед собой руки:

– Не быйте мене, Нестор Ивановыч… я ж вам хороша жинка! Сердце у мене зайшлось… Шось недобре буде!

– От дурочка! – Нестор постепенно отходил от приступа гнева, присел рядом, обнял. – Ну, шо ты? Ну, шо ты?

– Страшно…

Близ конюшни Федос увидел конюха Степана, распрягавшего взмыленных коней.

– Ой, загониш ты выездных, Степан. С паном тоже так мотался?

– Загоню, – вздохнул конюх. – Сьодни та вчора – верст сто пятьдесят, и все махом. А пан не любыв ездить. Когда не когда. В уезд чи в губернию. И все потыхеньку, без спешкы.

– А Нестор де?

– До своей побиг. Де ж ему буть? Молода жинка, вси таки бувають… Не токо коней, сам себе уже загоняв.

Щусь еще раз взглянул на взмыленные бока лошадей, на хлопья пены в паху.

– Ты их подольше выгуливай. На поилку сразу не веди.

– Ну шо ты мене учишь, Федос? – усмехнулся конюх. – Ты лучше от шо мне разъясни. Шо делать, если паны вернутся?

– Опять пойдеш старшим конюхом.

– Не… Я до свободы вже дуже привык… Анархия це чи ни, а привык. От для мене Нестор Ивановыч все одно як пан, а за ручку здороваеться, за стол с собою сажае… Нихто не начальствуе, а по-доброму, надо шось – просять… Од такого вже неохота одвыкать.

– Ничого, прийде герман, всыплет тебе батогов – и сразу отвыкнешь..

– Типун тоби на язык, Федос. На шо ж тогда ваша чорна гвардия?

…Вечером в комнатке флигеля, где на грубых деревянных кроватях расположились черногвардейцы, Федос подкрутил фитиль лампы и, оглядев всех, сказал:

– Хлопци, надо что-то делать! Не тот стал Нестор, не тот…

На столе столпились, теснясь, бутылки с самогоном, тонкие стаканы из усадьбы, тарелки с закуской. Полосы табачного дыма прикрывали угол, где было оставлено оружие.

– Обабился Нестор, от шо, – продолжал Федос. – Коло Насти вьется, ничого, кроме жинкиных титьок, не видит… Отойдет, чувствую, он от нашего дела.

– Понятно! Прысуха на него нашла. И то понять можно: скилькы год жив без бабы, – сказал Сашко Лепетченко. – И все ж надо его якто от Насти отвадить.

– Як отвадиш? – спросил Калашник. – Ночна кукушка дневну всигда перекукуе. Так в народе говорять.

– Правильно говорять.

Думали хлопцы. Выпивали. Закусывали.

– Надо йому другу бабу найти. Анархическу. Шоб с идеею, а не таку, як Настя…

– «Найти»… Баба – не граната. Из штанив в штаны не переложыш. Злюбыться должни.

– Про шо й разговор. От народит ему Настя дочку чи сына, и – все! И, прав Федос, Нестор совсем од нас отойде, – хрустя огурцом, проговорил Каретников. – Буде колыбельни писни спивать… ну, и ще трохы сапожнычать. До цього дело йде.

– Грих так говорыть, хлопцы, – заметил Иван Лепетченко. – Дите – то Божий дар.

– Молчи! Сильно ты богомольный стал, – оборвал Ивана Федос. – «Божий дар»! А анархическа революция – не Божий дар?

Думали. Посверкивало в углу оружие. Рукоятки сабель были отполированы человеческой кожей.

– Думай – не думай, хлопцы, а надо эту пару як-то потихоньку роспаровать, – жестко сказал Федос. – Такие события розвертаються, шо Нестор нам весь нужен! Весь, без остатку!

Отгуляло Гуляйполе. Отбушевало, отшумело. Постепенно притихло.