Позднее Гумилев получит много наград, от азербайджанской «Алмазной звезды Гаджи Зейналабдина Тагиева» до премии «Вехи», присужденной Государственной Думой РФ. Но все они будут посмертными.
Вершиной его успехов стало бы избрание в Академию наук. Его кандидатуру выдвинули в 1990 году географы, но обстоятельства этого события неясны. Официальная версия, представленная повсюду, от Википедии до «Хроники» Новиковой, выглядит так. 15 мая 1990 года в Географическом обществе отмечали двадцатипятилетний юбилей пассионарной теории этногенеза. Среди участников был молодой географ, лимнолог, бывший морской офицер Леонид Колотило, он первым и предложил выдвинуть Гумилева в Академию наук. Инициативу поддержали.
Но Анатолий Чистобаев утверждает, что именно он предложил выдвинуть Гумилева в Академию, и было это на Ученом совете, который состоялся сразу после закрытия проходившего в Казани IX съезда Всесоюзного географического общества. Съезд проходил в сентябре 1990-го. Академик Трешников в то время уже тяжело болел и в Казань не приехал. Руководил работой съезда Сергей Лавров, который, как ни странно, предложение Чистобаева не поддержал, отмолчался. Невозможно представить, что Чистобаев не знал о майском выдвижении Гумилева. Так или иначе, в Академию ученого выдвинули, но 7 декабря 1990-го на заседании Президиума Академии наук Гумилева забаллотировали.
Из воспоминаний Саввы Ямщикова: «…мы с Львом Николаевичем на кухне, и позвонили из Москвы: сообщили Гумилеву, что он не избран в членкоры. <…> Я попробовал сгладить ситуацию: “Лев Николаевич, вы расстроились…” Он и тут всё обратил в шутку: “Савелий, бросьте! Ну есть немножко осадок. Но разница только в том, что если бы я получил звание, мы бы выпили одну бутылку, а теперь нужно две, потому что вроде бы я и достоин, а в то же время нет”».
Решение президиума было предопределено. Еще несколько лет назад именно комиссия Отделения истории АН СССР до последнего выступала против даже публикации работ Гумилева. Спустя всего четыре года превратить изгоя в академика – это было слишком. Академия наук в позднесоветские времена представляла собой закрытую корпорацию, со своими правилами игры, традициями, особой системой личных связей. Одного научного авторитета для вступления в Академию могло и не хватить. Игорь Михайлович Дьяконов был в научном мире намного более авторитетным человеком, чем Гумилев, однако и его в Академию не пустили. Возможно, припомнили востоковеду нарушение академической субординации – многолетнюю вражду с В.В. Струве. Пришлось Дьяконову, крупнейшему в России специалисту по истории Древнего Востока, довольствоваться статусом академика Российской академии естественных наук (РАЕН).
Всего три недели спустя после неудачи в АН СССР академиком РАЕН стал и Гумилев, его избрали 29 декабря 1990-го.
РАЕН создали в августе 1990-го в противовес бюрократизированной Академии наук. Когда Гумилева избирали в РАЕН, статус и дальнейшая судьба этой Академии были неясны. В наши дни РАЕН – общественная организация с репутацией весьма двусмысленной. РАЕН избирала в почетные члены Рамзана Кадырова, в действительные члены – Григория Грабового, известного также как «Иисус Христос во втором пришествии». Но в 1990-м о таких чудесах еще не ведали, а потому Лев Николаевич был, видимо, доволен. До конца дней будет подписываться: «академик РАЕН Л.Н. Гумилев».
В годы всеобщего признания и громкой славы противники Гумилева никуда не исчезли. В «Советской этнографии» с новой антигумилевской статьей выступил Виктор Козлов. В 1990 году вышла многострадальная полемическая статья Якова Лурье, написанная еще по горячим следам дискуссии между Гумилевым и Рыбаковым. Лурье, как мы помним, основательно прошелся не только по Гумилеву, но и по могущественному в начале семидесятых академику. Однако Лурье дали понять, что антирыбаковскую часть статьи следует убрать. Он поступил иначе: напечатал свою статью восемнадцать лет спустя, когда появилась возможность критиковать и не таких светил, как Рыбаков.
В апрельском номере «Невы» за 1992 год под рубрикой «Политический клуб “Альтернатива”» появилась целая подборка антигумилевских материалов. Открывалась она гневным (с обвинениями в антисемитизме) письмом в редакцию некого Александра Тюрина. Критика Игоря Дьяконова и Льва Клейна была мягче, причем Игорь Михайлович даже заинтересовался теорией этногенеза, а Лев Клейн защитил Гумилева от обвинений в антисемитизме.