Гумилев сын Гумилева

Наконец, надо вспомнить о главном герое битвы, об организаторе победы. Именно этот человек «расставлял полки», то есть планировал военную операцию. Именно он со своим засадным полком нанес решающий удар по войску Мамая и переломил ход сражения. Это был «нарочитый воевода» и «полководец изрядный», лучший военачальник в армии московского князя. Речь идет о князе Дмитрии Волынском-Боброке. Он был тоже Гедиминовичем, Андрею и Дмитрию приходился двоюродным братом.

Как видим, «Запад» был скорее на стороне князя Дмитрия. Что касается Ягайло, то он, вопреки мнению Гумилева, в 1380 году еще не был ни католиком, ни западником. Он был прагматиком, а потому заключал союзы то с Тевтонским орденом, то с Польшей, то с Ордой. Между прочим, в 1381 году Тохтамыш дал Ягайле ярлык на великое княжение, то есть формально литовский князь признал (ненадолго) себя вассалом того самого «простодушного» степного хана, что был так любезен сердцу Льва Николаевича. Только в 1386 году Ягайло крестился в католическую веру и стал польским королем Владиславом.

Историческая реальность XIV века слишком далека от исторических фантазий Льва Николаевича.

Первым критиком татарофильской интерпретации Куликовской битвы стал Петр Николаевич Савицкий. Еще в январе 1958 года он узнал из письма о «неортодоксальных» воззрениях Льва Николаевича на Куликовскую битву, однако новую интерпретацию истории не принял: «…мне кажется, что Вы несколько преувеличиваете (здесь и далее выделено Савицким. – С.Б.

) роль татар на русской стороне в Куликовской битве. Ведь в наших летописях сохранились довольно подробные списки и собравшихся ратей, и павших в сражении. И можно ручаться, что огромное их большинство – коренные русские люди ».

Однако версия Гумилева понравилась не только наивным читателям, но и Вадиму Кожинову, серьезному филологу, ученику Михаила Михайловича Бахтина, сотруднику академического Института мировой литературы. Гумилева Кожинов критиковал за неточности, но принял именно его версию: на поле Куликовом воевали не с Востоком, а с Западом, не с евразийскими кочевниками, а с наемниками проклятых латинян.

Писатель и фольклорист Дмитрий Балашов, находившийся под сильным влиянием Гумилева, тоже согласился с автором «От Руси до России». Принял татарофильскую версию и Сергей Лавров, президент Русского географического общества, достойный, порядочный человек и серьезный ученый. Почему так случилось?

Чтобы продолжать разговор, нам придется вернуться в двадцатые годы XX века. Волшебное слово «евразийство» сейчас известно даже тем, кто не выучился читать. Между тем мало кто понимает его смысл. Не уверен, что даже советники и референты, подсказавшие Путину и Назарбаеву словосочетание «Евразийский союз», вполне понимают, о чем идет речь. Понятие стало слишком общим, слишком расплывчатым. Любого тюркофила у нас называют «евразийцем», любой тюркский, монгольский, а иногда и палеосибирский народ называют «евразийским». Любой совместный с Казахстаном, Киргизией или Узбекистаном проект, будь то Таможенный союз или какой-нибудь фестиваль, тут же норовят связать с евразийством. Первоначально же евразийство возникло как идейное течение, больше политическое, чем философское или тем более научное.

Евразийство

История евразийства начинается в Софии, где в 1920 году тридцатилетний русский филолог Николай Сергеевич Трубецкой, эмигрант, недавно получивший место в Софийском университете, опубликовал небольшую брошюру под названием «Европа и человечество».

Главная мысль князя Трубецкого – европейцы только собственную культуру считают общечеловеческой, хотя она, в сущности, не хуже, но и не лучше всех прочих культур. Более того, высших и низших культур вообще нет, писал Трубецкой, предвосхищая Тура Хейердала и современных идеологов мультикультурализма: «Дело тут не в том, что “дикари” по своему развитию ниже европейцев, а в том, что развитие европейцев и дикарей направлено в разные стороны, что европейцы и “дикари”, по всему своему житейскому укладу и по вытекающей из этого уклада психологии, максимально отличаются друг от друга… “высших” и “низших” культур и народов вообще нет, а есть лишь культуры и народы, более или менее похожие друг на друга». Европеизацию Трубецкой считал безусловным злом. Всякий народ, решивший «присоединиться к Европе», теперь «светит отраженным светом» и даже уподобляется обезьяне, которая подражает чужим повадкам. Такой народ обречен на вечное подражательство, вечную отсталость, вечное подчинение романо-германцам, материальную и духовную зависимость от них.

Брошюра была рассчитана на таких же русских эмигрантов, как сам князь. Один из них, Петр Николаевич Савицкий, сначала с Трубецким не согласился, но спустя недолгое время стал его единомышленником.