Гуннар и Николай

― Он среди друзей, сказала Саманта. Каждый ― сам собой в самом себе, каждый отличается. В наших раздельных внутренних сущностях мы придерживаемся целомудренной застенчивости между одним человеком и другим, останавливающей варварское вторжение во внутренний мир другого. Таким образом личности никогда слишком не приближаются друг к другу, подобно животным, именно потому, что они едины на идеальном расстоянии друг от друга. Это единство различия -законченная музыка, как у инструментов в оркестре.

Николай, насвистывая, подсел к Саманте и заглянул в книгу. Она приобняла его, взъерошив волосы.

― Он носит твой свитер, потому что он твой.

― Ну разве это не варварство, как ты только что нам прочла? Не такое варварство, конечно, как хватать и общупывать себя под свитером, но одно следует за другим, разве нет?

― Надеюсь, ответила Саманта.

― Я не понимаю, о чем тут все говорят, сказал Николай.

― О любви, наверное, отозвался Гуннар. Твоему тезке Грюндтвигу хотелось, чтобы все вокруг обнимались и целовались. Къеркегору же два влюбленных человека виделись двумя чуждыми мирами, ходящими кругами друг возле друга. Грюндтвигианцы пускались во все тяжкие под шпалерами, и безмятежные овцы наблюдали за ними, а также в лютеранских постелях и на сеновалах, робкому же Сёрену подавай ловить рыбок рукой под свитером на три размера больше -только, наверное, без такой бесстыжей ухмылки.

― Хватит дразнить Николая ― он же похож на самого невинного херувимчика в господних яслях. А Къеркегор выглядел как жаба в тоске.

― Николай Фредерик Северин Грюндтвиг, промолвил Николай. А интересно, меня в честь него назвали, как вы думаете?

― Можешь считать, что да. Мы все живем в собственном воображении, разве нет? Если мы сами себя придумывать не будем, нас за нас придумают другие, да еще и заставят нас в это поверить.

У Николая в глазах милое недоумение.

― Вот интересно, сказал Гуннар, уж не придумываем ли мы вообще все на свете? Я в том смысле, чуваки, что человек ― дьявольски странное животное. Живет в собственном уме. Мы, разумеется, не знаем, как думают животные, какие у них бывают мнения. О чем, например, весь день думает лошадь?

― Может, произнес Николай, они просто есть. Лошади и утки. Но знаешь, им ведь много на что внимание обращать можно.

― А знаешь, ведь то, что ты лепишь, сказала Саманта, отрываясь от L'Equipe[6], ради которого она бросила Къеркегора в своем гнездышке из подушек у окна, это вовсе не Ариэль, на самом деле, а Эрос, шекспировский младший старший великан-карлик Дон Купидон.

19

― Вообще-то это невозможно, сказал Николай, но Миккель привез меня сюда на закорках на своем скейтборде.

― Здрасьте, ― сказал Миккель.

Светловолосый и розовый, голубые глаза, исполненные почтения, Миккель был одет в крапчатые джинсы и фарерский свитер. На вид лет пятнадцать. Dansk fabrikat[7]. Почему Николай сказал, что ему тринадцать?

― Видишь, сказал Николай, показывая на каменного Ариэля, это я, или буду я, когда закончит.

― Эй! А ведь клево! сказал Миккель Гуннару, затачивавшему резцы на шлифовальном камне. В смысле, потрясно, знаете?

― За позирование мне платят. Это как работа. Ты готов, начальник Гуннар? Ничего, если Миккель посмотрит? Он знает, что под руку лезть нельзя.

20

По субботам в Детской Республике после того, как прочтут газету и пройдет еженедельный суд, штрафующий виновных в том, что обижали младших, не уважали старших, дергали за волосы, не слушались, врали и совершали иные злостные преступления своего маленького мирка, Корчак начинал беседу. Тема выбиралась самими сиротами из списка, вывешенного на доске объявлений и часто менявшегося.

― Поэтому один из таких списков мы повесили у себя на доске, сказал Гуннар. Его по нескольким источникам составила Саманта. Именно поэтому Эмансипация Женщин опережает все остальные темы.

― И вовсе нет, ответила Саманта, показывая им язык, в порядок тем я не вмешивалась.

21

Лисий лай, хриплый. Николай по-обезьяньи перебрался с кровати к подоконнику, ответив щенячьим повизгиванием. Сцепив руку с запястьем, Николай тянул, а Миккель карабкался, пока не зацепился коленом, перемахнув другую голую загорелую ногу в комнату. Они сидели на полу, ухмыляясь друг другу в темноте. Будто пантеры, на одних пальцах рук и ног, переползли к кровати. Николай, голый под одеялом, смотрел, как Миккель стягивает фуфайку, видел складку пупка, мазок тени на теле в лунном свете.

В своем робком и демократичном тайнике под простынями Николай размышлял об интересно различных теплых и холодных местах на теле, отпрядывая от холодных пальцев на руках и ногах, о климате постели, об искренности рук. Миккель шептал, что разговоры следует подавлять, поскольку у родителей слух лучше, чем у собак, а сами слова, насколько Николай понимал, страшны и неполноценны, вещи называнием портятся и меняются. В шалаше на дереве один снимал штаны, если снимал другой, одной лишь улыбкой выдавая соучастие. Мальчишеские сплетни -по большей части выдумки: им нравится вранье друг друга.

ПОЛИКСЕН