Гурман. Воспитание вкуса

Анри Дюпон и Франсуа Нуаре прошли в комнаты и сели друг напротив друга за стол. Начальник сыскной полиции вежливо попросил, прежде чем они приступят к обсуждению передачи искомого мсье, показать ему обещанные деньги. Мясник, случайно оказавшийся в тот день у старика, на его вопросительный взгляд молча кивнул головой и вновь стал с превеликим уважением рассматривать следователя. Нуаре вынул из бюро шелковый мешочек и высыпал из него на стол перед Анри Дюпоном золотые монеты.

– Вот. Ровно пять тысяч. Соблаговолите пересчитать?

– Я верю, – просто ответил знаменитый сыщик.

Он встал и вышел из дома, чтобы тотчас же возвратиться в сопровождении двух полицейских, одетых, однако же, в штатское, ведущих под руки человека, чья голова была завернута в мешок, отчего его никак нельзя было узнать.

– Прошу! – несколько торжественным тоном представил завернутого в мешок человека Анри Дюпон. – Марат Бенон, именуемый также Одноглазым Маратом, Другом народа, собственной персоной!

Один из полицейских сдернул с головы представленного мешок, и перед присутствующими действительно предстал предатель Марат. Правда, на прежнего ловкого контрабандиста, торговца конфискованной солью, он походил теперь лишь издали. Одноглазый Марат успел за время своего негласного владычества в провинции и последующего бегства и укрывательства сильно постареть. В волосах его, некогда густых и пушистых, а ныне редких, появилась седина, лицо обрюзгло, как и когда-то сильное упругое тело, вместо которого теперь выпирал живот и огромные мешки жира по бокам. Глаза подслеповато щурились на свет и часто моргали, словно это были глаза совы, вынутой из дупла в полдень. Однако перед Мясником и Франсуа Нуаре стоял Одноглазый Марат все с той же повязкой на глазу, который все тем же хриплым голосом сказал:

– Что, Анри, продал-таки меня? Зря я тебя тогда не казнил, зря.

– Ты, Марат, тоже никогда мне не нравился. И если бы я тебя не продал этим господам, то уж точно бы сам казнил. А так хоть за твою жалкую шкуру хорошие деньги получу, да и удовольствие от знания, что страшнее смерти тебе уж никто не придумает, чем маркиз де Ланж, – ответил начальник бордоской сыскной полиции. – Итак, мсье Нуаре, – обратился он к охотнику за трюфелями, получая на руки шелковый мешочек. – Я ручаюсь за своих людей, что мы ничего не видели и не знаем, где находится некий Одноглазый Марат. Прощайте.

И Дюпон, учтиво раскланявшись, в сопровождении полицейских покинул дом. Люка подошел к стоявшему посреди комнаты связанному Марату и почти нежно положил ему руку на плечо:

– Ну что, поехали к маленькому господину. Через полчаса пленник был доставлен в замок Мортиньяков. Антуан распорядился посадить его в заранее подготовленную в подвале замка просторную клетку. Когда Мясник приковал ноги Марата с помощью короткой цепи к решетке, юный маркиз де Ланж лично спустился в подвал, дабы поприветствовать своего пленника.

Марат, увидев Антуана, злобно плюнул в его сторону.

– Убирайся, выродок, сын выродка! – воскликнул он.

Антуан, склонив голову набок, с интересом разглядывал своего врага, нисколько не обращая внимания на его эскапады. Он оглянулся на стоявшего за спиной верного телохранителя и спросил:

– Не правда ли, Люка, он сильно сдал за то время, что мы его не видели?

– Да, Ваше сиятельство.

– Прикажи Филиппу, чтобы хорошо накормил нашего гостя. Накормил его мясом. – Антуан выразительно посмотрел на Мясника и вышел вон из клетки.

Вскоре Филипп, преодолевая хромоту, спустился в подвал, неся на вытянутых руках большую миску, от которой исходил аромат жареного мяса. Одноглазый Марат, уже более суток ничего не евший, даже зачмокал губами от удовольствия.

– Хвала Господу, хоть перед смертью наемся! – воскликнул он, когда Филипп подал ему через проем в решетке миску. – А что, вилки у тебя, дружище, не найдется? Я тебя знаю? Что-то лицо мне твое кажется знакомым!

Повар с показным смирением ответил:

– Я – повар Филипп. Бессменный повар семьи маркизов де Ланж. Ты должен помнить мое лицо, так как самолично пытал меня.

– Точно! – радостно воскликнул Марат, набрасываясь на угощение и вытаскивая руками мясо из миски. – Жаль, что я тебя тогда не замучил до смерти, ничтожный поваришка. А почему это мясо даже не посолили? Хоть бы приправу добавил, мерзкий, ничтожный повар. Моя слепая бабуля готовила лучше, чем ты! Что это за мясо такое? Какой у него странный сладкий вкус.

Филипп, не злясь на ругательства и улыбаясь чему-то своему, промолчал. Лишь только когда почти все угощение было съедено, он сказал:

– Это мясо, содранное с тела убитого сегодня ночью каторжника Люсьена Море, отцеубийцы.

Последний кусок застыл на полдороге между миской и ртом, зажатый во внезапно мелко задрожавшей руке Одноглазого Марата.

– Ах ты, мерзкий повар! – воскликнул он, но слова его потонули в угощении, которое выплеснулось из него наружу.