– Пенсильванский за шесть копеек фунт отыскал! – отвечал Бубыркин.
– Видите, как твердо хозяйство-то знает! Он тут как-то в роль вошел, так даже на сцене крикнул: «Кочан капусты – двугривенный!», а нужно было крикнуть: «Король со свитой!»
Хористы в рваных шубенках сгруппировались вместе и сбираются спрыскивать получку жалованья.
– Давайте сейчас по двугривенному, пойдем в Коммерческий трактир, поймаем леща в бассейне и велим его зажарить в сметане – вот нам и закуска к водке, – говорит один из них. – Разсупе-деликатес! Ни король Лир, ни Гамлет, принц Датский, такой закуски не видали.
– Вы ступайте, а я не пойду. У меня насморк, – отвечает другой.
– Важное кушанье – насморк! Ведь ты не носом леща-то будешь есть. Что, брат, верно, жена на улице дожидается?
– Жена! Поди посмотри, ждет ли меня жена! А как я могу леща есть, коли у меня переносье болит?
По конторе ходит бедно одетая женщина и спрашивает:
– Федор Михайлович Бровенчиков ушел?
– Не только ушел-с, сударыня, а даже убежал, – отвечает ей кто-то. – Схватил жалованье, расписался впопыхах вместо «артиста» «трубочистом» и убежал.
– Ну, скажите на милость! Вот мерзавец-то! А я на Театральной улице его жду. Делать нечего, надо по трактирам искать! Кажется, все ваши в Коммерческий ходят?
– Да уж он туда, куда все ходят, не пойдет, ежели тайком от вас убежал. Хитер тоже. Знает, что вы прежде всего туда за ним броситесь.
– Какая, право, неприятность! А я даже с детьми жду… Все люди как люди, а он…
– А вы в следующий раз его на цепи… Надежнее будет.
– Ну вас! Вам смешки, а мне горе! Послушайте, да, может быть, вы нарочно его от меня скрываете?
– Ищите, коли не верите.
Женщина направляется к выходу. По поводу отыскивания женой мужа у актеров является воспоминание о каком-то комике Калмыкове.
– Того тоже, Царство ему Небесное, не тем будь помянут покойник, жена за получкой жалованья водила, – слышится рассказ. – Отнимет деньги, закупит провизии всякой и ему на баловство четвертную водки купит, чтоб на месяц хватило. Ну, и даст ему в первый-то день нализаться до основания, а потом по рюмочке и выдает. И какой казус вышел. Купила раз керосину и водки и об спиртности в четвертных бутылях. За обедом это он выпил по-настоящему и уснул, а она ушла ко всенощной. Чудесно. Просыпается без нее – глядь: бутыль на окне стоит. «Ну, – думает, – забыла запереть». Берет стакан, подбирается к бутыли, налил, хлоп залпом – керосин! Свету не взвидел. Сгоряча-то не расчухал и полстакана отворотил. Ну, заорал. Сбежались соседи. Молоком поить… И что ж вы думаете? День прохворал, а потом ни в одном глазе!
– Прежние-то актеры здоровее были, – откликается басом коренастый актер с седой щетиной на голове вместо волос. – А теперь что? Жидконогие, слякоть, дрянь, одним перстом его свалишь. Не только с керосину, а с рюмки голого спирту ногами задрыгает. А покойники Купоросов и Хватилов, бывало, голый-то спирт стаканами пили, а разыграются, так давай тумбы тротуарные выворачивать. Да ведь с корнем выворотят. Вот это сила!
– Значит, два десятка наших Федоров Алексеевичей на одну руку бы взяли? – послышался вопрос.
– Федор Алексеевич что! Федор Алексеевич – обезноженный человек. А Купоросов на таких, как ты, на пятерых бы вышел!
– Ну, уж это оставьте! Я раз на охоте с медведем боролся да и того с ног свалил!
– Во сне, может быть?
– Нет, наяву. Выстрелил, промахнулся, а он на меня! Ну, и обнялись. Кричу своей собаке: «Фингалка! Пиль его!» Собака схватила за шиворот медведя, а я спереди. Ну, вдвоем и повалили его.
– Свежо предание, а верится с трудом!
– На, посмотри, вот и шрам у меня на шее остался от его когтей. Разумеется, он меня поломал, но все-таки победа за мной.
– Как же ты мне раньше про этот шрам рассказывал, что на тебя балка с колосников упала, когда ты в Тифлисе Велизария играл!
– Никогда я этого не говорил. Балка в восемь пудов весом упала на меня в Кременчуге и позвоночный столб мне вывихнула, а с медведем я боролся в Тифлисе. Об этом я тебе тоже рассказывал, но ты перепутал.
– Куда отсюда?
– В «Европу» кровь биллиардом полировать.
– Ну, и я с тобой. Авось ты мне расскажешь, как ты в Гельсингфорсе крокодила в море на удочку поймал. Прощайте, господа!
Актеры уходят.
На Алексея митрополита
– С ангелом, моя тумбочка! – возгласила, проснувшись поутру 12 февраля, жена мелкого чиновника Алексея Перфильевича Чернильникова, проживающего на Петербургской стороне, выглянула из-за ситцевого алькова и закивала головой.
– Мерси, моя вазочка! Только бога ради никому не рассказывай, что я сегодня именинник. А ежели кто спросит, то отвечай, что я не на Алексея митрополита, а на Алексея – человека Божьего. Я и сам так буду говорить, – отвечал Чернильников, стоящий против окна и бреющийся перед маленьким зеркалом, привешенным на оконной раме.
– Но не могу же я, например, от тетеньки Варвары Захаровны скрывать твои именины, ежели она тебе даже сюрприз готовит и уж даже бисерный чехол на мундштук связала.