Гвардии Зенитчик. Огневая позиция «попаданца»

Пушка, вроде, не пострадала, расчет в сборе, но чего-то не хватает. Я еще раз осмотрел огневую позицию батареи. Комбат, взводный первого взвода. А наш где?

— Дед, это хорошо, что ты живой. Глянь, как там наш лейтенант.

Мазаев направился к окопчику, в котором во время обстрела укрывался лейтенант Угрюмов, а я стал исследовать орудие в поисках незаметных на первый взгляд повреждений, тем не менее, могущих привести к отказу в самый неподходящий момент. От поисков меня отвлек странный звук. Я обернулся и застыл: дед, согнувшись, травил из себя сегодняшний завтрак. Мучимый нехорошими предчувствиями, я поторопился к нему. Заглянул в окопчик, и меня тут же вывернуло, как и деда — зрелище было не для слабонервных. Взводный не успел пригнуться, так и сидел, привалившись к стенке окопа. Крупный осколок начисто снес ему верхнюю часть головы, которая исчезла неведомо куда. Кровищи… При этом нижняя челюсть вместе с языком осталась на месте. Жуткое зрелище.

Привлеченный нашим столь странным поведением народ начал подтягиваться ближе. Некоторые, едва взглянув, торопливо покидали скопившуюся толпу, некоторые бежали, зажимая рот, у остальных нервы оказались покрепче.

— Ну что встали? — это комбат подошел. — Ты, ты и ты. Достаньте лейтенанта.

«Добровольцы», не сильно торопясь, принялись за дело. Остальные быстро рассосались, найдя неотложные дела на огневых позициях своих орудий. Ну и я тоже задерживаться не стал.

Лейтенанта похоронили в воронке от немецкого снаряда. Подровняли воняющую сгоревшим тротилом землю, положили туда тело с замотанным в пропитанную кровью мешковину остатком головы и засыпали комьями земли вперемешку со снегом. Сверху воткнули традиционную доску, и треснул жиденький винтовочный залп — взвод отдал последние почести своему командиру.

Весной грунт подтает, и холмик оплывет, а к осени, скорее всего, от него уже и следа не останется — все скроет пожухлая степная трава. Только покосившаяся зеленая доска от патронного ящика со сделанной химическим карандашом надписью будет напоминать об этом скорбном месте. А через некоторое время исчезнет и она. Лет через десять сгинут в траве наши неглубокие позиции, через тридцать-сорок и воронки от снарядов. Останется только в похоронке весьма неточное указание на место захоронения, по которому ничего нельзя будет найти в широкой степи.

Больше нас не обстреливали. Комбат сказал, что фрицы просто выпустили по нам тот боезапас, который не могли увезти с собой, и драпанули. Похоже на правду — канонада существенно отдалилась и притихла, но не исчезла совсем. После обеда меня вызвал комбат.

— Принимай взвод, пока не пришлют нового лейтенанта.

— Есть, принять взвод!

Собственно, принимать особенно нечего, да и не у кого. Два орудия, шестнадцать человек личного состава, вместе со мной, возимый бэка и два комплекта ЗИПа. Все в наличии — тридцатисемимиллиметровые патроны у местного населения спросом не пользуются, как и принадлежности к орудиям. Да и мало его в округе, населения этого.

Больше всего меня беспокоил второй расчет — там из восьми человек четыре новобранца. Правда, наводчики, заряжающий и командир из ветеранов, если так можно назвать пацанов, повоевавших пару месяцев. А еще командир второго орудия сержант Илизаров… Нет, как командир орудия он вполне на своем месте, и пока служит всего лишь ретранслятором команд расчету, вреда от него не будет. Но самостоятельную задачу ему поручать нельзя — уж больно правильный и излишне горячий. Известный лозунг Эренбурга понимает слишком буквально. Выдержки может не хватить, сам погибнет и людей погубит, он именно из таких. Со временем, может, и пройдет, но пока его надо в узде держать. У Угрюмова это хорошо получалось. А у меня получится? Тем более что мы с ним в одинаковом звании.

Долго предаваться психологическим изыскам мне не пришлось, к вечеру новый марш. На этот раз он был недолгим, километров на двадцать-двадцать пять в направлении на юго-запад. Сквозь звук мотора прорывалась артиллерийская канонада, значит, до фронта километров десять, может, пятнадцать, но не больше. Не обошлось и без происшествий. Во время одной из остановок рядом с нами оказался брошенный «Опель-Блитц». Дед Мазай не утерпел, полез трофеи собирать, хотя и так было видно, что машину основательно выпотрошили задолго до нас. Однако Дед вылез оттуда с довольной рожей.

— Что нашел? — поинтересовался я.

— Вот.

Дед продемонстрировал мне круглую металлическую коробочку.

— Зачем она тебе?

— Табак хранить буду.

Дед начал ковырять коробку, пытаясь ее открыть. Когда я уже отворачивался, то мне показалось, что я услышал негромкий щелчок.

— Ты что творишь?!

Подошедший Аникушин выхватил коробочку у Мазаева и бросил ее в овраг. Грохнул взрыв. Тут же примчался комбат, как будто специально где-то рядом поджидал.

— Что это было?

— Граната, — пояснил Аникушин, — наступательная. Румынская. Или венгерская.

— Три наряда вне очереди! — отреагировал Александров. — А вам, товарищ сержант, выговор.