Гвианские робинзоны

Между тем обмен маловразумительными словами и жестами между Питером-Паулюсом Брауном и капитаном Вампи все еще продолжался. Индеец, превратившийся в «голубую макаку» — креольское выражение, означающее крайнюю степень опьянения, — желал немедленно заняться приготовлениями к отъезду. Уже вторично он повторял мистеру Брауну, что имеет своей целью «опьянить бухту», что ему требуется четыре дня для ловли и копчения рыбы, а после этого он вернется и заберет англичанина с его семейством. Но белый собеседник упрямился, как каталонский оселnote 416, не принимая никаких доводов.

— Я хочу уехать сейчас же! Вы понимаете? Сейчас же! Я даю вам много гиней, фунтов, флоринов… даю чек на центральный банк Суринама!

Напрасный труд. Решения индейцев незыблемы. И все, чего мог добиться Питер-Паулюс, продолжая настаивать на своем, — это вообще больше не увидеть капитана Вампи с его племенем. Скрепя сердце англичанин вынужден был принять условия краснокожего и провести на суше еще четыре невыносимых дня.

Галиби уехали. Мистер Браун, сгорая от нетерпения, кое-как высидел уже тридцать шесть часов, деля свое время между вскрытием консервных банок и разжиганием костров.

Он хранил угрюмое молчание и наблюдал не без зависти, как его жена и дочери с аппетитом завтракают и обедают, тогда как он сам, лишенный радостей «навигации», хирел и чах, с глубоким отвращением пережевывая мясную тушенку и рыбу в масле.

Минула половина второй ночи после отъезда индейцев. Очаг светил словно фара. Питер-Паулюс мирно посапывал во сне. Внезапный плеск весел ворвался в его дремотное оцепенение. Мистер Браун вздрогнул и вскочил на ноги, сон тут же слетел с него. Он заорал во всю силу своих легких, допытываясь, кто идет. Весла перестали грести, плеск утих. Трехэтажная ругань зазвучала в ночи: англичанин не любил церемониться. До его слуха донесся хруст ветвей. Огонь заколебался и стал быстро гаснуть от неизвестной причины. Воцарилась полная темнота.

Питер-Паулюс собирался протестовать против грубого и незаконного вторжения в частное жилище, но не успел. Чьи-то жесткие и сильные руки схватили его, опутали веревкой, заткнули рот кляпом.

Затем бесцеремонно поволокли через кустарник и швырнули на дно лодки. Он не в состоянии был ни пошевелиться, ни что-то крикнуть остающимся женщинам, чье положение становилось ужасным. Впрочем, Питер-Паулюс Браун вряд ли много размышлял на эту тему.

Плеск весел возобновился, лодка тронулась с места и закачалась на воде.

«А, все равно, — подумал ошарашенный англичанин, с трудом приходя в себя. — По крайней мере, это — „навигация“…»

ГЛАВА 11

Мытарства Питера-Паулюса. — Как обокрали бывшего каторжника. — Отважный негодяй. — Таинственные появления и исчезновения. — Мистер Браун желает плавать. — Снова капитан Вампи. — Лицом к лицу с вором. — Секундное замешательство. — Бегство мошенника.

Читатель помнит поразительную фразу, произнесенную плывшим вместе с Гонде индейцем в тот момент, когда гвианские робинзоны взяли приступом их лодку. Тем краснокожим, столь причудливо размалеванным краской руку и маслом карапы, говорившим по-французски с непередаваемым английским акцентом, той живой картиной, отразившей на человеческой коже загадочные проделки Водяной Матушки, словом, тем странным персонажем был Питер-Паулюс Браун!

По какому невероятному стечению обстоятельств бывший ножовщик из Шеффилда, страдавший хроническим желудочным расстройством и манией перемещения, оказался в подобном виде и в таком месте, с координатами 5°40' северной широты и 56°40' западной долготы?..

Как ни старался Робен, но ничего не сумел выудить из этого оригинала. Видя, что навигация прервана, а все протесты бесполезны, англичанин замкнулся в себе и сохранял стоическую бесстрастность, которой мог позавидовать последний потомок индейцев арамишо. Впрочем, у инженера и его сыновей хватало забот, чтобы не ломать себе голову над загадкой, рано или поздно разрешимой. Большую пирогу привязали к паровой лодке, и робинзоны взяли курс на свой лагерь, к великой радости Гонде.

Бедняга находился в плачевном состоянии. С разбитым лицом, весь в кровоподтеках, он едва держался на ногах и с трудом отвечал на вопросы.

— Ах! Месье Робен, какое счастье снова встретиться с вами! Со мной так ужасно обращались, избили, обокрали. Ваш сын доверил мне свое имущество, а его отобрали у меня силой. Но мы все найдем, и очень скоро! — Энергия как будто постепенно возвращалась к бывшему каторжнику.

— Послушайте, Гонде, но что же все-таки произошло? Расскажите, не упуская ни одной подробности… Главное, нам нельзя терять ни минуты.

— Сейчас, месье, сейчас… Но прежде позвольте задать вам один вопрос.

— Говорите.

— Вы ведь не подозреваете меня, не правда ли? Вы не допускаете, что я мог что-то украсть у вас, у моего благодетеля? И не ставите под сомнение мою бдительность?

— Нет, Гонде. Мне приходила на ум мысль о катастрофе, за которую вы никак не можете быть в ответе.

— Хотя, по правде говоря, — вмешался Шарль, — ваше исчезновение показалось нам довольно странным.