Hassliebe. Афериsт (СИ)

— Скажи, пожалуйста, — прохрипел он, резко подойдя к ней и обхватив ее бедра руками, прижав к своей груди, — что под моей рубашкой у тебя ничего нет…

— А ты как думаешь? — просипела она, чудом не выронив деревянную лопатку, и положила ее на стол подальше от греха. Мужчина, подняв ее на руки, развернулся и усадил девушку на подоконник, расположившись между ее ног, ехидно усмехаясь. — Я не хотела тебя будить, — добавила Эмма, обвив его шею руками, — хотя тебе бы давно пора встать.

— Сегодня хочу, чтобы у меня встало только одно место, — фыркнул Джонс, прижимаясь к ее губам, и, запустив руки под ее-свою рубашку, скользнул пальцами по ее бедру, с недовольным рычанием наткнувшись на резинку белья. Подняв глаза, он встретился с невинными зелеными глазами. — Врушка.

— Да ладно, — отозвалась Свон, проведя рукой по его лицу, — тебе же нравится.

— Еще бы не нравилось, — хмыкнул он, скользнув рукой по ее груди, расстегнув еще одну пуговицу, — и еще… тебе очень идут мои рубашки.

— С грудью все лучше смотрится, — фыркнула она, заслужив его улыбку, и продолжила уже серьезнее. — Я люблю твою одежду, — прошептала она, подавшись ближе, — она пахнет тобой. — Киллиан сглотнул, поджав губу, и подался вперед, прижавшись лбом к ее лбу. — Ты в порядке?

— Все это звучит очень… развратно. Или это только у меня в голове?

— Я хочу тебя, Киллиан, — Эмма с нежностью провела рукой по его волосам, улыбнувшись, — я уже устала бежать от того, что чувствую. Врать, ставить стены… Зачем мне врать, если я знаю, что мне нужен только ты?

— Даже такой, какой я есть?

— Думаешь, я идеальна? — она поджала губы, спрятав лицо на его груди. — У нас у каждого скелеты в шкафу, которые мы никогда не вытащим, но сейчас… мне просто слишком хорошо с тобой, чтобы я врала об этом. Мы и так упустили слишком много времени…

— Мы его не упустили, — оборвал он ее, — все эти месяцы сделали свое дело. Мы оба поняли что-то важное для себя, которое сейчас поможет нам жить. Поэтому каждый день, который вел нас к сегодняшнему дню, важен.

— Киллиан… — Эмма на мгновение прикрыла глаза, буквально вцепившись в его плечи, — если бы ты только знал, если бы ты…

— Я хочу тебя, — просипел он в ее губы, скользнув руками вверх по ее телу, сминая грудь, прижимая женское тело к себе, — я никогда и никого не хотел с такой силой, как хочу тебя сейчас.

— Я твоя… — едва слышно выдохнула она, облизав губы, и брюнет, усадив ее к себе на бедра, направился в сторону спальни, обхватив ее тело руками.

Упав на кровать, он стащил ее рубашку через голову, притянув ее к себе максимально близко, скользя губами по ее шее к плечам. Свон, откинув голову, запустила пальцы в его волосы, обхватив его бедра ногами, и прикусила нижнюю губу, когда его губы обхватили ее грудь. Киллиан, прикусив ее сосок, провел рукой по ее телу, подцепив резинку трусов, и стащил их, отбросив в сторону.

— Где они? — просипела она, тяжело дыша.

— В тумбочке, — кое-как отозвался он, снимая свое белье.

Рваные поцелуи, хрипы, стоны, и она прижалась к нему, вцепившись в его плечи мертвой хваткой, почти не думая о будущих синяках и царапинах, просто боясь оставить между их телами хотя бы миллиметр пространства, боясь снова упустить момент и сделать шаг назад. Эмма уже давно поняла, что он ей нужен, необходим рядом, чтобы она могла сжать его руку и знать, что больше она не останется одна. И она была готова мириться с его характером, прошлым и настоящим, зная, что он готов меняться ради нее, готов идти на уступки, на компромисс, отступая от того, чем жил долгое время. Она научилась ценить это, научилась ценить его желание жертвовать чем-то ради нее.

— Киллиан! — она уткнулась лицом в его плечо, не сдержав крик, который перешел в сдавленный стон, пока он, вцепившись в спинку кровати, грубо толкался в ее тело, шипя сквозь сжатые зубы. Она видела его горящий, жадный взгляд, слышала его рычание, и это еще больше возбуждало ее, заставляя крепче прижиматься к его потному телу.

В воздухе витал запах их возбуждения и животного секса. Тишину разрывали стоны и хлюпающие звуки, похожие на шлепки, когда его бедра ударялись об ее, сводя с ума, заставляя ее выгибаться ему навстречу. Она почти не чувствовала боли, когда его губы впивались в ее шею, оставляя засосы, словно помечая ее, словно желая в который раз напомнить ей, что она его, только его, как она и сама сказала несколько минут назад. Ей нравилась его грубость, резкость, жадность, которая так разнилась от вчерашней нежности, и она не переставала удивляться, каким он мог быть разным. Ради нее. Только ради нее. Свон и сама втягивала его кожу в себя, надкусывая ее, посасывая, ощущая его вкус, оставляя бардовые отметины на теле. Все тело ломило от боли и напряжения, но что это в сравнении с диким удовольствием, которое перекрывало боль и в то же время усиливало ее, заставляя кричать еще громче, цепляться в его липкие от пота плечи, оставлять на спине рваные отметины, подстраиваться под его требовательный ритм, снова и снова выкрикивая его имя, даже толком не понимая этого.