И будет вам счастье

Забавно было слышать этот вопрос из уст законной супруги. Впрочем, когда в доме слишком много комнат, действительно трудно уследить за передвижениями родственников.

— Работает у себя в кабинете, — ответила Сильвия, — с утра не выходил.

— Попросите его к нам спуститься.

— Слушаюсь, — отозвалась домработница и направилась на второй этаж.

— По средам Леонид Назарьевич работает дома, — светским тоном сказала Изольда, разливая чай по чашкам из тонкого фарфора.

Я взяла чашку, и мои глаза полезли на лоб от изумления: да это же «Мадонна»! В годы перестройки чайный сервиз «Мадонна» был мечтой всех советских хозяек. В магазинах его было не достать, только по «блату», через знакомых. Внутри чашки покрыты позолотой, снаружи на них изображены картинки: пастухи с пастушками, дамы в пышных турнюрах с собачками, мадонны с младенцами… Выглядел сервиз дешево и аляповато, да и что вы хотите, если его производили на кустарных фабриках в Турции. Но отчего-то он пользовался бешеной популярностью у русских женщин. Помню, у нас дома тоже был такой, с пастушками. Так вот, чашка, которую я держала сейчас в руках, словно взяли из нашего сервиза. Ну, может, эта чуть более изящная, рисунок более четкий, но сходство тем не менее поразительное. Отчего-то это открытие вызвало в моей душе прилив нежности к Тряпкиной. И я совсем не обиделась, когда она представила меня гостям как Люсьену Лютикову, потомственную китайскую целительницу.

— Монгольская, — мягко поправила я, — и можно просто Люся.

Татьяна Муравьева оторвалась от вязанья и скептически вопросила:

— Вы к нам прямо с вершин Тибета пожаловали?

— Я считаю себя русской и редко выезжаю из страны, — с достоинством сказала я.

— Между прочим, — встряла Колтунова, — как раз сегодня утром Люся заявила, что видит в этом доме смерть. Ну, разве это не прелесть?

Она захихикала, однако никто не разделил ее веселья. Татьяна смотрела на меня хмуро и настороженно. На лице Дарьи читалось замешательство. А Изольду охватила настоящая паника:

— Смерть?! А кто умрет?

Я принялась ее успокаивать: мол, карты часто ошибаются или дают неоднозначную информацию. Но манекенщица не слушала:

— Скажите мне правду — кто умрет? Что-нибудь случится с детьми?!

В этот момент наверху раздался истошный крик. Мы все подняли глаза к потолку и застыли в нелепых позах. Через несколько секунд, показавшимися мне томительно долгими, на лестнице возникла Сильвия — белая, как больничная простыня.

— Хозяин… Он лежит на полу в кабинете и не шевелится… Кажется, он умер.

Все присутствующие одновременно повернули головы в мою сторону.

«Приехали…» — подумала я. И вместе с тем откуда-то возникла уверенность: а ведь я с самой первой секунды знала, что так оно и будет! Может, я и в самом деле ясновидящая?

Глава 7

Изольда грохнулась в обморок. Я сначала решила, что манекенщица ломает комедию. Люди сегодня довольно толстокожи, вот вы лично много видели дам, которые бы лишались чувств? Однако, падая, хозяйка перевернула сервировочный столик, чайник «Мадонна» разбился, и ароматная жидкость разлилась по ковру. На белой шерсти наверняка останется коричневое пятно. Ни одна женщина в трезвом уме не пойдет на такие жертвы. Значит, Тряпкина действительно потеряла сознание.

Пока Сильвия приводила хозяйку в чувства, мы ринулись на второй этаж. Первой мчалась Дарья, ей в затылок дышала Колтунова, следом тяжело пыхтела Татьяна, я замыкала процессию. В холл второго этажа выходило много дверей, но Дарья уверенно метнулась направо к дальней комнате. И хотя дверь была распахнута настежь, писательница нерешительно остановилась на пороге. Зато Ленка Колтунова не постеснялась отпихнуть ее плечом и войти внутрь. Мы гуськом проследовали за ней.

Первое, на что я обратила внимание, — массивный письменный стол посреди комнаты. У меня в кабинете стоит такой же, только дерево более светлого оттенка. И только потом я увидела раскрытый сейф на стене и ноги. Голые мужские ноги, выглядывающие из-за стола.

Неожиданно за моей спиной возникла Влада.

— Что случилось? — спросила она.

Я молча посторонилась, чтобы девушка могла разглядеть тело своего отца.

Леонид Лисовик лежал на спине, нелепо вывернув голову и вытянув вперед руки, словно в отчаянной попытке схватить уходящую жизнь. Он был одет в клетчатые бриджи и свободную футболку. И хотя я догадывалась, что и то и другое куплено отнюдь не на Черкизовском рынке и стоит бешеных денег, тем не менее я не могла отделаться от впечатления, что на полу валяется какой-то пропойца в семейных трусах и майке с чужого плеча. Нет, я, конечно, не ожидала, что олигарх будет носить дома смокинг, но вид у Лисовика был совсем уж затрапезный. С его левой ноги соскочил тапок — кстати, самый обычный тапок из кожзаменителя, разношенный и потрескавшийся, — и я увидела, что пальцы у Леонида Назарьевича тоже самые обычные — кривые и волосатые, как у большинства мужчин. Очевидно, при жизни олигарх не часто делал педикюр, потому что ноготь на большом пальце был неприятно длинным и желтым, словно панцирь столетней черепахи.