И Эльборус на юге...

Приближаясь к скале, испытываешь нетерпение. Приблизившись — недоумение. Воображение рисовало совсем иное. По роману в ней 30 саженей (около 65 метров — высота двадцатиэтажного дома!); узкая тропинка ведет на вершину; там — площадка, имеющая форму почти правильного треугольника и покрытая мелким песком; с вершины открывается вид на Эльбрус и снеговой хребет; у подножия утеса во мраке — «мшистые зубцы скал»...

Перед нами же утес не выше 15 метров. Никакой тропинки нет и в помине. Наверх можно лишь вскарабкаться по узким уступам. Песок на вершине? Такого быть не может: утес сложен из пластов известняка. Сама вершина — овальный островок длиною шесть, а шириною четыре шага. Здесь попросту негде расположиться двум дуэлянтам и трем секундантам. Скала лежит в глубокой котловине. Вокруг — травянистые скаты ближних холмов. У основания утеса — мирная зеленая лужайка...

Добавим, что отсюда до Нарзана не пять, а только четыре версты. Что лермонтовское описание ущелья ничего общего не имеет с долиной Ольховки, где утренние лучи освещают не верхи нависающих утесов, а зеленые маковки холмов. Что утесистой может быть названа лишь последняя верста пути, но и здесь никакой «дымной дали» нет: каменный коридор то и дело резко поворачивает, ограничивая видимость какой-нибудь сотней-другой метров...

«Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого»,— читаем в романе. А на рисунке Зичи мы видим Печорина, который стоит прямо над убитым у подножия утеса. Но не следует слишком винить художника: он был вынужден иллюстрировать не столько «Княжну Мери», сколько возникшую в Кисловодске легенду о «дуэльной» скале.

Неужели не было сомнений в правдоподобии легенды?

Были. В изданиях началу нашего века еще встречалось осторожное: «Справедливость требует отметить, что существующая скала... довольно смутно напоминает описанную в романе»[21]. И более решительное: «Так называемая лермонтовская скала расположена в некрасивом ущелье, где едва ли когда была нога Лермонтова»

[22]. И все же позднее легенда упрочилась.

Бештау вместо Эльбруса

А между тем напрашивалось очень простое решение. Два «студеных ручья» встречались у Нарзана. И поскольку Ольховка отпадает, остается Березовка. Высота утесов здесь доходит до 40—50 саженей; можно искать тридцатисаженную скалу. Но как? Да и существует ли она вообще?

Смотрю снизу, со дна ущелья — несчетные выступы. Иду поверху — о! — сколько их, этих «треугольников»!

И все же...

Отшагав «положенные» пять верст от города, останавливаюсь у речной излучины. Мощная доломитовая стена вырастает из зеленых склонов. А теперь: «Видите ли на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку?..»

...Наверху ждет разочарование. Площадка хотя и имеет треугольную форму, отнюдь не покрыта мелким песком, а поросла травою. Но главное — где же «Эльборус на юге»?!

Где горная цепь? Кругом — пологие холмы травянистого плоскогорья. Правда, поднявшись чуть выше, мы действительно видим «золотой туман утра» и на северо-востоке — четко очерченный контур далекого... Бештау.

Дуэль Печорина и Грушницкого. Рисунок М. А. Зичи. 1881 —1891.

Здесь стоял Грушницкий?.. (Ущелье Ольховки на рассвете).

...или здесь (Скала на Березовке).

Следует заметить: писатель Д. Л. Мордовцев, впервые посетивший Кисловодск в 1879 году, высказался за путь именно по Березовке. Однако, не давая никаких определенных указаний о местоположении «дуэльного утеса» (быть может, он имел в виду тот же, что и мы) и вкладывая в уста своей привставшей на цыпочки героини восклицание: «Ах, как отсюда хорошо виден Эльбрус!»,— Мордовцев, к сожалению, выдает желаемое за действительное[23]

. Ни с одной скалы над Березовкой нельзя увидеть ни Эльбруса, ни тем более снегового хребта. Ни с одной. Даже если привстать на цыпочки...

Итак, ущелье Ольховки не годится. Ущелье Березовки, казалось бы, подходит, но... Третьего ущелья здесь нет. Где же она, та самая скала?.. И тут мне слышится насмешливый голос автора «Княжны Мери»:

— Вы знаете, что такое тип? я вас поздравляю[24].

Говоря о типах и прототипах, мы обычно имеем в виду литературных героев и реальных людей, с которых эти герои списаны. Позволительно ли применять аналогичные понятия к пейзажу в литературном произведении?

Характеризуя лермонтовский пейзаж, часто приводят высказывание современника поэта и его переводчика на немецкий Ф. Боденштедта: «...он всегда и во всем остается верен природе до мельчайших подробностей»[25]. Знаменитому путешественнику П. П. Семенову-Тян-Шанскому приписывают слова: «Лермонтов был певец природы, он был поэт-географ»[26]. Цитирует академика А. Е. Ферсмана: «Описания Пятигорска и Железноводска в «Княжне Мери» можно поставить на уровень лучшего научного исследования... Он дал лучшие географические описания... района Минеральных вод, северных склонов Кавказского хребта...»[27].