И не сказал ни единого слова...

Почувствовав, что ее рука, державшая мою руку, слегка разжалась, я наклонился над ней и увидел, что она спит; во сне ее лицо становится надменным и очень холодным, рот немножко приоткрывается и принимает скорбное выражение. Я снова лег, выкурил еще сигарету и долго лежал в темноте, думая обо всем. Я попытался молиться, но не смог. Потом подумал, не сойти ли мне еще раз вниз потанцевать с какой-нибудь работницей с шоколадной фабрики, выпить еще рюмку водки и поиграть на автомате, теперь уже, наверное, свободном. Но я остался. Каждый раз, когда на фронтоне многоэтажного дома вспыхивала надпись, она освещала зеленоватые обои с узором в форме сердца, на стене появлялась тень от лампы, и можно было различить рисунок на шерстяных одеялах: играющие в мяч медведи, похожие на людей, они напоминали атлетов с бычьими шеями, перебрасывающихся большими мыльными пузырями. И последнее, что я увидел перед тем, как заснул, была надпись там, наверху: ДОВЕРЯЙ СВОЕМУ АПТЕКАРЮ!

XII

Когда я проснулась, было еще темно. Я спала крепко и теперь чувствовала себя прекрасно. Фред спал, повернувшись к стене, и я видела только его худую шею. Я встала, раздвинула занавески и посмотрела на бледно-серый рассвет над вокзалом. Освещенные поезда подходили к перрону, мягкий голос диктора доносился до гостиницы через развалины, слышался глухой шум поездов. В доме было тихо. Я почувствовала голод. Оставив окно открытым, я снова легла в постель и стала ждать. Но мне уже было неспокойно: я думала о детях, скучала по ним и не знала, который час. Раз Фред спал, значит, еще не было половины седьмого. У меня еще было время. Я снова встала, накинула пальто, надела туфли и тихо обошла вокруг кровати. Осторожно открыв дверь, я пошла искать уборную в полутемном грязном коридоре и наконец обнаружила ее в неосвещенном, плохо пахнущем углу. Когда я вернулась, Фред еще спал. Мне были видны вокзальные часы со светящимся циферблатом, их стекло желтовато поблескивало, но различить, который час, я не могла. На фронтоне многоэтажного дома вспыхнула надпись, резко проступившая в сероватой мгле: ДОВЕРЯЙ СВОЕМУ АПТЕКАРЮ!

Стараясь не шуметь, я осторожно умылась, оделась и, обернувшись, увидела, что Фред смотрит на меня; он лежал прищурившись, потом зажег сигарету и сказал:

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответила я.

— Тебя уже не тошнит?

— Ни капельки, — сказала я, — я чувствую себя хорошо.

— Прекрасно, — сказал он, — можешь не торопиться.

— Мне надо идти, Фред, — сказала я, — я очень беспокоюсь.

— Разве мы не позавтракаем вместе?

— Нет, — сказала я.

Сирена на шоколадной фабрике громко завыла, ее резкий гудок трижды прорезал утреннюю тишину. Сидя на краю кровати и застегивая туфли, я почувствовала, что Фред прикоснулся рукой к моим волосам. Нежно перебирая мои волосы, он сказал:

— Если все, что ты вчера говорила, верно, то, значит, я не увижу тебя долго; может быть, мы хотя бы выпьем кофе вместе?

Я молча подняла молнию на юбке, застегнула кофточку, подошла к зеркалу и стала причесываться. Но я не различала себя в зеркале; причесываясь, я чувствовала только, как бьется мое сердце. Лишь теперь до меня дошел смысл слов, сказанных мною вчера; но взять их обратно я не хотела. Раньше я твердо верила, что он вернется, но теперь я сомневалась во всем. Я слышала, как он встал, видела в зеркале, что он стоит у кровати, и мне бросилось в глаза, до чего он опустился. Он спал в рубашке, которую носил днем, волосы у него были растрепаны, и когда он надевал брюки, его лицо приняло угрюмое выражение. Машинально я продолжала водить гребенкой по волосам. При мысли о том, что он нас действительно покинет — я никогда всерьез не думала об этой возможности и только сейчас представила ее, — мое сердце замерло. Потом снова сильно забилось и снова замерло. Я внимательно наблюдала за ним: как он, держа сигарету в зубах, со скучающим видом застегивал свои мятые брюки, как затянул ремень, надел носки и ботинки, потом, вздыхая, остановился, провел рукой по лбу и по бровям; и, глядя на него, я не могла понять, как я прожила с ним пятнадцать лет: он был мне чужой — этот скучающий равнодушный человек, который сел теперь на кровать, опустив голову на руки. Погрузившись взглядом в зеркало, я подумала об обещанной нам иной жизни, в которой не будет брака: эта жизнь без брака, без заспанных мужей, которые, едва проснувшись, хватаются за сигареты, должна быть прекрасной. Я оторвала взгляд от зеркала, заколола волосы и подошла к окну. Стало светлее, небо над вокзалом было уже светло-серым. И хотя я видела это, ничто не доходило до моего сознания, ибо я все еще мечтала об обещанной нам жизни без брака, и, ощутив ритм литургии, я разглядела мужчин, лежащих рядом со мной, мужчин, с которыми не была связана брачными узами, и о которых знала, что они не хотят обладать мной.

— Можно, я возьму твою зубную щетку? — спросил Фред, стоявший у умывальника. Я посмотрела на него, неуверенно сказала: «Да» — и тут вдруг очнулась.

— Боже мой, — сказала я резко, — сними хотя бы рубашку, когда умываешься.