…И непоколебимая тишина при дыхании нечистых ветров

Первые неприсутственные дни сентября посвятил грибной охоте. Ходил в лес в хорошем настроении, даже в очень хорошем настроении. Хотелось написать песню, но не приходили слова, а только жила внутри очень даже интересная мелодия, в которую и надо было вставить эти самые слова, которые не приходили на сердце. Вдохновляющая мою тогдашнюю жизнь мечта ещё не потеряла своей прелести. Ожидались слова о свободных людях будущего, о которых фантастической прозой писал Иван Ефремов и которых олигархи с планеты Ян-Ях называли анархистами. Упоённый духом этой мечты и пытался сложить стих, но – увы!.. Однако шибко не огорчался, что мечта не хотела принимать стихотворную форму. Пружинисто шагал к Вологодскому шоссе, сбивая сапогами старые большие сыроежки. За дорогой – у меня свои грибные места. Шёл и наслаждался осенним лесным миром, удовлетворённо помаргивая на неброскую красоту. Одно только огорчало: всё, что я видел, давным-давно было описано классиками литературы. И берёзка, роняющая жёлтый лист; и росинки, сверкающие в траве… видимые солнечные лучи в чащобе – ничего нового, чего бы уже не описали писатели и поэты, но всё равно приятно было смотреть на осень. Осинка опять же дрожала, листья её трепетали – и это описано!.. Вот и Вологодское шоссе. Перехожу не спеша, потому что шоссе почти всегда пустынно. Поднимаюсь на поросшую лесом сопку. За шоссе лес не такой болотистый, как до него. Запах прелой листвы тоже уже описан. Ну, хоть бы что-нибудь новое унюхать!.. Ну, ничего! Подъём крут, дышится тяжело… За Вологодским шоссе грибы посолиднее: и подосиновики попадаются (естественно, не под осинами), и подберёзовики (естественно, не под берёзами). Легкомысленный ум возвращается к мечте о гармоничном человеке будущего. Помаргивая, продолжаю любоваться осенним лесом… Ещё не понимаю бессмысленности человеческого счастья без упоминания о вечности. Мне только семнадцать… уже семнадцать по тогдашнему измерению… Когда-то здесь проводили масштабные учения танкисты с Лесной Речки и оставили после себя много окопов, в которых маскировали танки. Склоны поросли кустарником и деревцами, в которых жили грибы. Вот он! И листик на шляпке – уже сто раз описан этот листик на шляпке; в детских садах, на шкафчиках, рисуют этот тендем… Облазил искусственный овражек и пошёл к следующему. Зарядил дождь – пурпур и золото вокруг исчезли, их заменил блеск (и это уже описано). Острее запахло прелой листвой. Круги в болотцах от дождевых капель (и они уже описаны). Охочусь за грибами, а думаю об Иване Ефремове и Михаиле Бакунине. Лукавый без труда уловляет ум в суетное, исполненное лести. Ни одной собственной мысли!.. придут и свои!.. хотя могут и не придти!.. вот беда-то будет!.. бездарность!.. честолюбивое ничтожество!.. Гайдар в шестнадцать лет полком командовал!.. Палые листья в болотцах собираются в островки (наверное, и это кем-то описано). Узнаю деревья. Вон за той перекрученной сосной будет ещё один огромный окоп, в котором когда-то стоял замаскированный танк. Окоп этот необычный, в нём – землянка, а в землянке – ниша, а в ней – небольшая, сложенная из кирпичей печка. Тревожно застучал дятел. Кинорежиссёры детективных фильмов любят этот звук. После него случается что-нибудь неожиданное. Может, и не дятел породил этот звук, а прерывисто затрещал на ветру сухостой. Дождь усилился. Я решил укрыться в землянке. Тут гриб выскочил прямо ко мне под ноги. Хотел было нагнуться к нему, но уловил горьковатый запах в воздухе. Из проржавевшей трубы шёл дымок. Вход в землянку скрывался куском выцветшего брезента. Трава и палая листва у порожка истоптаны. Миг-другой был во власти нерешительности, но дождь усиливался. Не выгонят в дождь-то!.. Решительно направился к землянке. Поднял брезентовый полог, и умоневмещающая картина предстала перед глазами. Я был почти ослеплён. Передо мной – всё такое лёгкое, из света сотканное, того и гляди развеется. Люди из свечного света безмолвно переговаривались взглядами, наверное, спрашивая друг у друга, как со мной быть. Понятно, держали на меня подозрительные мысли. Два священника в блестящих (в свете свечей) облачениях, женщина у аналоя с книгами, три бабушки. Лица немного растерянные, на губах – полуулыбка. Под их взглядами почувствовал себя нескладным. «Грибы я тут собираю – зашёл дождь переждать», – хотелось мне сказать. Узнал, Марина, пожилого священника, который на Преображение проповедь нам читал у озера. Я сдвинул капюшон и перекрестился с намерением показать, что я… свой я, свой… не то чтобы я снисхожу до них… да у меня две бабушки (и по отцу, и по матери) в Бога верят, да!.. Так или приблизительно так думал я тогда. Косые недоверчивые взгляды исчезли. Я пытался улыбнуться, а улыбкой сказать: «Я тоже в Бога верю». Когда к бабане с деданей на каникулы приезжаю, обязательно причащусь, да… Поп, что помоложе, стал поправлять фитили в лампадах. Бревенчатый потолок исполнен большими каплями. Мне в голову мысли всякие полезли. Может, секта какая?!. Как та, про которую в прошлом году Галина Парамоновна фильм в кабинете физики показывала? И – страшок!.. Старец широкой блестящей закладкой заложил страницу в толстенной книге и дал возглас. Запели… Слова вроде бы русские, но малопонятные, старинные, блестят и сами свет излучают. Будто в каждом слове – источник света. Почему в землянке-то служат?.. Лампадка дрогнула от упавшей с потолка блестящей капли. Я перекрестился ещё раз (дескать, свой я, свой), хотя никто на меня не смотрел, и вышел. Сперва шёл медленно, думал, что за мной наблюдают, даже гриб срезал, который оставил, учуяв дымный запах. После гриба шаг заметно прибавил. От этих сектантов всего можно ожидать. Убьют и сунут вон под болотную кочку!.. и не найдут никогда!.. Побежал и заплутался. Плутал, плутал, матерился, хотел уже на дерево забраться, чтобы глянуть окрест. Выбрал сосёнку повыше, сапоги стянул и тут услышал железный перестук колёс совсем рядом… Шёл по железной дороге мимо ярко-красных пылающих осин…