И опять Пожарский

Дуня дрожащими пальцами сдёрнула тряпицу и охнула. Такой красоты она себе даже представить не могла. Нет, икона, что стояла у них в красном углу, была прекрасна. Но это икона. Она и должна быть прекрасной. Это же! Это нельзя было описать словами.

На одном горшочке на зелёной травке, среди жёлтых цветков одуванчика, на которых сидели пчёлки, резвились две белочки. Белочки были в рыжих летних шубках, так и хотелось протянуть руку и погладить тёплых шалуний. На втором была изображена ветка сосны с лежащими на иголках шапочками снега, и на этой ветке сидела белка в серой зимней шубке, а рядом с ней – маленький бельчонок с орешком в лапах. Это было чудо. Дуня не видела ничего подобного в своей жизни. Разве можно в такую красоту ещё и масло накладывать?

Потребовалось больше получаса, прежде чем иконописцам удалось уговорить Дуню переложить принесённое ею масло в горшочки. Разровняв верх, она накрыла горшочки чистыми кусочками белой тряпицы и перетянула под горлышком шнурком. Очень осторожно поставила она эту драгоценность в корзинку: нести в руках горшочки Дуня наотрез отказалась, и иконописцы нашли для неё корзинку подходящих размеров.

Княжича Фомина нашла рядом со строящейся школой. Он был в одной рубахе, несмотря на морозец, и от него так и валил пар. Княжич вместе с такими же расхристанными стрельцами кидал в деревянный щит ножи, были они все запыхавшиеся, словно только прибежали откуда-то.

Дуня подошла к стоявшему в сторонке ляху и сказала, что у неё есть гостиниц для княжича.

– Оставь мне, я потом передам. Не видишь, княжич занят. – Лях был сердитый.

Но и Дуня была не робкого десятка.

– Позови Петра Дмитриевича, пан, – упёрла руки в бока Фомина.

Лях оценивающе посмотрел на неё, заржал, как жеребец, и окликнул княжича.

– Здравствуй, Дуня, – признал княжич бойкую бабу.

– И тебе доброго здоровьица, князь-батюшка. Вот, по совету твоему сделала я масло ореховое и мёду ещё чуть для сладости добавила. Отведай. – Дуня протянула Петюнюшке корзину с двумя горшочками.

Пётр достал один горшочек, повертел его в руках, разглядывая белок, потом передал первый ляху, а сам стал вертеть второй.

– Красота! – наконец произнёс он и, сняв тряпицу, зачерпнул прямо пальцем ореховое масло. Покатал его во рту и произнёс загадочную фразу: – «Нестле» отдыхает.

– Кто отдыхает, князь-батюшка? – не поняла Дуня, но видела, что угощение Петюнюшке понравилось.

– Это тебе, Дуня, знать не положено. Это военная тайна! – И подмигнул сконфузившейся Дуняше.

– Понравилось ли маслице, князь-батюшка? – решила уточнить Фомина.

– Это ты всё сама сделала? И масло приготовила, и горшки у иконописцев заказала? Дай я тебя расцелую, Дуняша! – И княжич троекратно чмокнул совсем зардевшуюся молодку в щёки. – Спасибо тебе. Сильно ты меня порадовала! – И ещё раз расцеловал Дуню.

Она и не помнила, как до дому добралась. На вопросы мужа только рукой махнула, обняла детишек и разревелась, выпуская тревоги всех прошлых дней. Понравилось княжичу. Смогла и она ему добром за добро отплатить.

Только история на этом не закончилась. В понедельник к ним на двор заявилось целое посольство во главе с князем. Лях и стрельцы остались во дворе, оглядывая разросшееся хозяйство Фоминых, а княжич с ещё одним богато одетым мужиком зашёл в дом. Дуня как раз укладывала детей после обеда спать, а Тихон возился в большой горнице, приделывая к окну занавески.

После всех поклонов и здравствований княжич предложил:

– Садитесь-ка напротив меня, дорогие мои.

Тихон пытался что-то сипеть, что невместно, но второй мужик подошёл и насильно усадил супругов напротив княжича.

– Прости меня, Дуня, не смог я такую красоту себе оставить. Захотелось мне узнать: а за сколько на самом деле можно то маслице продать в Нижнем Новгороде на торгу? – Княжич залез за пазуху и положил на стол перед Дуняшей что-то завёрнутое в красивую тряпицу.

– Раскрой, Дуня. Это тебе.

Дуняша, ничего не соображая от неожиданного визита, развернула тряпицу и взвизгнула от испуга. Там лежали две большие золотые серёжки. Они стоили гораздо дороже всего их дома вместе с банькой и пристроем. Это-то Дуня понимала.

– Вот, – начал княжич, – отвёз я твои горшочки на торг и попросил знакомца Василия Полуярова, – княжич кивнул на пришедшего с ним мужчину, – купца Табунова продать твоё маслице. Он и продал. Да не просто, скандал целый вышел, две купчихи сцепились, еле их разняли. Продали каждый твой горшочек в итоге за десять рублёв. Вот я и решил на те деньги купить тебе подарок. Носи. Ты их заслужила. Не сидела на печке и не мечтала, когда же на тебя деньжищи посыпятся, а взяла и судьбу свою сделала. В церковь обязательно в них приди. Пусть люди поймут, что инициатива имеет инициатора!

– Чево? – пискнула Дуняша.

– Я говорю, что под лежачий камень вода не течёт. А кто эти каменюки не боится ворочать, тот обязательно рано или поздно под ними клад найдёт.

– Благодарствую, князь-батюшка, – упала на колени Дуня.